Cogito, ergo sum.
«Как трудно писать о том, о чем молчишь всю жизнь, - с кем я могу говорить об Александре Васильевиче? Все меньше людей, знавших его, для которых он был живым человеком, а не абстракцией, лишенной каких бы то ни было человеческих чувств. Но в моем ужасном одиночестве нет уже таких людей, какие любили его, верили ему, испытывали обаяние его личности, и все, что я пишу, - сухо, протокольно и ни в какой мере не отражает тот высокий душевный строй, свойственный ему. Он проявлял к себе высокие требования и других не унижал снисходительностью к человеческим слабостям. Он не разменивался сам, и с ним нельзя было размениваться на мелочи – это ли не уважение к человеку».
Анна Тимирева. 1970г
6 января 1915 года. Финляндский вокзал. Сергей Тимирев из Петрограда отправляется к новому месту службы в Гельсингфорс. Его провожает жена Анна. Мимо них стремительно проходит морской офицер, оставив, как позднее вспоминала Анна, ощущение какого-то полета. Муж спрашивает, знает ли она, кто это. И сам же отвечает: Это Колчак-Полярный (Сергей Тимирев и Колчак прекрасно знали друг друга, оба с разницей в год окончили Морской корпус, оба прошли Порт-Артур, госпиталя и плен)
***
Позже Анна приезжает на три дня к мужу в Гельсингфорс осмотреться и подготовить свой с сыном переезд. Вечером их приглашает к себе «артурец», каперанг Подгурский. Туда же приходит Колчак. Они увидели друг друга. (Дальше нечто абсолютно булгаковское, любовь, действительно, выскочила из-за угла, как убийца с кинжалом). Весь вечер провели вместе. Позже она спросит: «Что вы обо мне подумали тогда?», он ответит: «Я подумал о Вас то же самое, что думаю и сейчас».
***
читать дальше
Она: «Не заметить Александра Васильевича было нельзя, где бы он ни был, он всегда был центром. О чем бы он ни говорил, - даже о прочитанной книге, - оставалось впечатление, что все это им пережито… он входил, и все кругом делалось, как праздник: как он любил это слово! А встречались мы не часто – он был флаг-офицер по оперативной части в штабе Эссена и лично принимал участие в операциях на море, потом, когда командовал и минной дивизией, тем более»
***
«Было затемнение – война. Город еле освещался синими лампочками, шел дождь, я шла по улице одна и думала, как тяжело все-таки на нас всех лежит война, что мой сын еще такой маленький и как страшно иметь еще ребенка, - и вдруг увидела Александра Васильевича, шедшего мне навстречу. Мы поговорили минуты две, договорились, что вечером встретимся в компании друзей и разошлись. И вдруг я отчетливо подумала: а вот с этим я ничего бы не боялась – и тут же: какие глупости могут прийти в голову. И все!»
***
Она встречает знакомого.
- Я видел ваш портрет в каюте у Колчака
- Ну и что? Этот портрет есть не только у него
- Да. Но у него только ваш портрет и больше ничего…
Потом он попросит у нее карточку меньшего размера. Так как «большую он не может брать с собой в походы». Они встречались, говорили, не могли наговориться. Колчак повторял «не надо, знаете ли, расставаться, кто знает, будет ли еще когда-нибудь так хорошо, как сегодня».
***
На одном из вечеров Колчак, словно назло самому себе начинает ухаживать за другой дамой - некрасивой, даже неприятной, а Анне принимается рассказывать о ее совершенствах. Она пересказывает ему рассказ Герберта Уэллса «Мистер Скемльмерсдэль в царстве фей». «Человек поссорился со своей невестой и сгоряча заснул на холме. Проснулся он в подземном царстве и фея полюбила его… а он ей рассказывал и рассказывал о своей невесте. Тогда фея поцеловала человека и отпустила, и он проснулся на том же холме. Но никак не мог забыть того, что видел. И его невеста показалась ему топорной, все было не так… Но вернуться назад ему уже не удалось». Он ничего не ответил.
***
5 июля 1916 года. День рождения Анны Васильевны. Она приезжает к мужу в Ревель, супруги приглашены на обед все к тем же Подгурским.
Она. «Подгурский сказал, что Александр Васильевич тоже приглашен, но очень занят, так как сдает дела морской дивизии и вряд ли приедет. Но он приехал с цветами хозяйке и мне, и весь вечер мы провели вдвоем. Он просил разрешения писать мне, я разрешила. И целую неделю мы встречались с вечера до утра. Все собрались на проводы: его любили».
***
Ревельское морское собрание (летнее) расположено в Катринентале, парке, посаженный Петром Великим в честь его жены Екатерины.
Она. «Мы то сидели за столом, то бродили по аллеям и никак не могли расстаться».
Ей - 23, ему сорок.
Она первая сказала ему о любви
- «Я не говорил вам, что люблю вас»
- «Нет, это я говорю; я всегда хочу Вас видеть, всегда о Вас думать, для меня такая радость видеть Вас, вот и выходит, что я люблю Вас»
- «Я вас БОЛЬШЕ ЧЕМ ЛЮБЛЮ»
Они продолжали ходить рука об руку, иногда возвращаясь в зал Морского Собрания, и вновь бродя по аллеям. Потом он уехал. Она вернулась на дачу в Гельсингфорс, переживала, что он, увлекающаяся натура, может забыть, неправильно понять. Она думала, что ей «не пережить того, что случилось»
Пришло письмо. Начиналось «Глубокоуважаемая Анна Васильевна. Кончалось да хранит Вас Бог. Ваш А.В.Колчак.
Он писал ей большие письма, это был почти дневник. Они приходили каждые два-три дня. Он говорил с ней так сдержанно и вместе с тем так откровенно, как говорят либо с Богом, либо с Любовью - «Когда я подходил к Гельсингфорсу и знал, что увижу Вас, - он мне казался лучшим городом в мире»
***
Начало июля 1916 года. Вице-адмирал А. В. Колчак вступил в командование Черноморским флотом.
Ее друг приехал в командировку и привез письмо от Колчака
- Что же из этого выйдет?
- Но вы привозите письма не только мне, но и жене Александра Васильевича
- Да, но только те письма такие тоненькие. А Ваши Такие толстые.
Она: "Много лет спустя, когда все уже кончилось ужасно, я встретилась в Москве с ее (С.Ф. Колчак») подругой… и та сказала мне, что еще тогда С.Ф. говорила: «Вот увидите, Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне» А я тогда об этом и не думала. Севастополь был далеко, ехать туда не собиралась, но жила я от письма до письма, как во сне, не думая больше ни о чем»
***
3 февраля 1917. День ее Ангела. Она получает корзину ландышей. Колчак заказал их по телеграфу
Трапезунд. Он. «…сопровождавший меня ординарец генерала Баратова нарезал мне целую связку ветвей магнолий и камелий, покрытых полураспустившимися цветами. Вот не стыдно было бы нести их вам. Как хотел бы я послать вам эти цветы – это не фиалки и не ландыши, а действительно нежные, божественно прекрасные, способные поспорить с розами. Они достойны того, чтобы, смотря на них, думать о Вас. Они теперь стоят передо мной с Вашим походным портретом, и они прелестны. Особенно хороши полураспустившиеся цветы строгой правильной формы, белые и розовые»
***
12 марта. 1917 года.
Он. «Я опять думаю о том, где Вы теперь, что делаете, все ли у Вас благополучно, что Вы думаете. Я, вероятно, надоедаю Вам этими вопросами. Простите великодушно, если это Вам неприятно. Последнее время я фактически ничего о Вас не знаю. Последнее письмо Ваше было написано 27 февраля, а далее произошел естественный перерыв, но в этой естественности найти утешение, конечно, нельзя. За это время я, занятый дни и ночи непрерывными событиями и изменениями обстановки, все-таки ни на минуту не забывал Вас, но понятно, что мысли мои не носили розового оттенка (простите это демократическое определение). Вы знаете, что мои думы о Вас зависят непосредственно от стратегического положения на вверенном мне театре. Судите, какая стратегия была в эти дни. Правда, я сохранил командование, но все-таки каждую минуту могло произойти то, о чем вспоминать не хочется.
… кроме неопределенной боязни и тревоги за Вас лично, мысль, что Вы забудете меня и уйдете от меня совсем, несмотря на отсутствие каких либо оснований, меня не оставляла, и под конец я от всего этого пришел в состояние какого-то спокойного ожесточения, решив, что чем хуже, тем лучше. Только теперь, в море, я, как говорится, отошел и смотрю на Вашу фотографию. Ужасно хочется спать. Надо кончать свое писание. Нет мыслей. Только спать…»
«Позорно проиграна война, в частности кампания на Черном море, и в личной жизни нет для меня того, что было для меня светом в самые мрачные дни, безрадостного и лишенного всякого удовлетворения командования в последний год войны с давно уже витаемым призраком поражения и развала. Не знаю, насколько это справедливо, но мне доказывали, что только я один в состоянии удержать флот от полного развала и анархии, и я заставил себя работать.
В часы горя и отчаянья я не привык падать духом – я только делаюсь действительно жестким и бессердечным, но эти слова к Вам не могут быть применены. Я работал очень много за это время, стараясь найти в работе забвение, и мне удалось многое до сих пор выполнить и в оперативном и политическом смысле. И до сего дня мне удалось в течение трех месяцев удержать флот от позорного развала и создать ему имя части, сохранившей известную дисциплину и организацию. Сегодня на флоте создалась анархия, и я вторично обратился к правительству с указанием на необходимость моей смены.
За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу – я осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже неприятельских подлодок. Но больше я не хочу думать о флоте.
Только о Вас, Анна Васильевна, мое божество, мое счастье, моя бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о вас, как это делал каждую минуту своего командования.
Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о моей звезде, о луче света и тепла – о Вас, Анна Васильевна…»
***
Колчак получает приглашение командования американского флота приехать в США для консультирования американских специалистов об опыте использования русскими моряками минного оружия на Балтийском и Черном морях в первую мировую войну. Он соглашается.
Короткая встреча перед его отъездом. Она приехала из Ревеля в Петроград, дав ему «спокойствие и уверенность в будущем», став «компенсацией за все пережитое»
***
Он. «Я думал, конечно, и о Вас, как все время думаю во время всякой военной работы, - я уже писал Вам и говорил, что я, как ни странно, но во время военной работы вблизи неприятеля или в районе его, вспоминая Вас, переживаю то чувство радости и счастья, точно нахожусь вблизи Вас. Я понимаю, что это. Может быть, нелепо, но, вероятно, я невольно чувствую себя как-то более достойным этого счастья, когда занят войной, когда нахожусь в обстановке военной работы, чем в обычных условиях будничной серой жизни.
И сегодня я так был счастлив в северном море, вспоминая последние наши дни, когда я Вас видел, когда Вы были так близко ко мне, когда ВЫ с такой лаской отвечали моему желанию видеть Вас, быть около Вас, слышать Вас голос… Так хорошо вспоминать Ваши обожаемые ручки, Ваши глаза, так похожие на голубовато-синее море…
Только война могла показать мне Вас в таком близком желании и в то же время недоступном, как идеал поклонения… как тяжело и в то же врем как хорошо думать о Вас, как о чем-то самом близком, и в то же время удаленном, как звезда, счастье. Как о божестве, милостиво оказавшем свое внимание и остающимся чем-то недосягаемым, как о воплотившейся мечте, остающейся несбыточной и нереальной, как всякая мечта. Господи, как вы прелестны на Ваших маленьких изображениях, стоящих передо мною теперь
Иногда я исписываю несколько листков бумаги и бросаю их затем в камин – по большей части это не имеющие значения слова, с которыми я обращаюсь к Вам, чаще я ничего не пишу, а только сморю на Ваши карточки и забываю на некоторое время, где я нахожусь, и что меня ждет в моей странной для самого себя жизни»
***
Март 1918.
Она. «Милый Александр Васильевич, далекая любовь моя... Я думаю о Вас все время, далекая любовь моя. Я думаю о Вас все время, как всегда, друг мой. Я так часто и сильно скучаю без Вас, без Ваших писем, без ласки Ваших слов. У меня тревога на душе за Вас, Вашу жизнь и судьбу. Я буду ждать Вашего возвращения, и минуты когда опять буду с Вами, снова увижу Вас, как в последние наши встречи… чего бы я не дала, чтобы побыть с Вами, заглянуть в Ваши милые темные глаза…»
***
Она едет во Владивосток к мужу. Вместе с ней в купе девушка Женя и два мальчика-лицеиста. В Благовещенске она случайно встречается со старым знакомым, лейтенантом флота Рыболтовским. Он хочет перебраться в Харбин.
- Зачем?
- Там Колчак!
Она переменилась в лице. Женя внимательно на нее посмотрела и спросила:
- Вы приедете ко мне в Харбин?
- Приеду.
***
Владивосток. Она написала, что здесь и может приехать. Пошла в английское консульство, попросила доставить адресату. Через несколько дней ей переслали закатанный в папиросу мелко исписанный лист от 29 апреля
«Дорогая моя, обожаемая Анна Васильевна!
Сегодня получил письмо Ваше от 20 апреля. У меня нет слов. Нет умения ответить Вам. Менее всего я мог предполагать, что Вы на востоке, так близко от меня. Получив письмо Ваше, я прочел ваше местопребывание и отложил письмо на несколько часов, не имея решимости его прочесть. Несколько раз я брал письмо в руки, и у меня не хватало сил начать его читать Что это, сон, или одно из тех странных явлений, которыми дарила меня судьба
Ведь это ответ на мои фантастические мечтания о Вас, мне делается почти страшно, когда я вспоминаю последние. Анна Васильевна, правда ли это, ибо я, право, не уверен, существует ли оно в действительности, или мне только так кажется?
Ведь с прошлого июля я жил Вами, если только это выражение отвечает понятию думать, вспоминать и мечтать о Вас и только о Вас…»
***
Она получила приглашение от Жени. Умная девушка пишет, что у нее личные осложнения, и она просит Анну ей помочь.
- Ты вернешься? - спросил муж
- Вернусь
«Я ехала как во сне. Стояла весна, все сопки цвели черемухой и вишней – белые склоны, сияющие белые облака. О приезде я известила Александра Васильевича, но на вокзале меня встретила Женя. Она сказала, что он в отъезде и увезла меня к себе».
***
Как и в их первую встречу, они разминулись на вокзале. Не узнали друг друга. Она была в трауре по отцу, он - в военной форме защитного цвета. Такими они друг друга не видели. На другой день она разыскала вагон, где он жил. Его не было, она оставила записку с адресом. Он приехал к ней, стал ее навещать, потом попросил переехать от Жени в гостиницу. Он был занят, мог приходить только вечерами. Пора было уезжать, она обещала мужу, но….
- Не уезжайте. Останьтесь.
- Вы шутите.
- Нет. Я буду вашим рабом. Буду чистить ваши ботинки, не уезжайте…
Она смеется. Он настаивает
- Конечно, человека можно уговорить, но что из этого выйдет?
- Нет, уговаривать я Вас не буду. Вы сами должны решить…
***
Она: "Александр Васильевич приходил измученный, совсем перестал спать, нервничал, а я все не могла решиться порвать со своей прежней жизнью. Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица – и в то же мгновение он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его. Рука у меня затекла. А я все смотрела на дорогое и измученное лицо спящего. И тут я поняла, что никогда не уеду от него, что кроме этого человека нет у меня ничего и мое место - с ним».
***
Анна пишет мужу, что не вернется. Единственное условие: сын останется с ней (мальчик у ее матери в Кисловодске)
Колчак: В таких случаях ребенок остается с матерью. И она поняла, что он тоже порвал со своей прошлой жизнью, хотя это было и нелегко. Он был очень привязан к сыну.
***
- Знаете, у меня был Баумгартен (молодой человек, влюбленный в Анну).
- Зачем?
- Он спросил меня, буду ли я иметь что-нибудь против, если он поедет за Вами в Японию.
- Что Вы сказали?
- Я ответил, что это зависит только от Анны Васильевны.
- А он?
- Он сказал, что не может жить без Анны Васильевны. Я ответил, вполне Вас понимаю, я сам в таком же положении.
Она поговорила с Баумгартеном.
- Знаете. Анна Васильевна, Александр Васильевич очень отзывчивый человек.
- Он смелый, самоотверженный, правдивый до конца, любящий и любимый. Я ни разу не слышала от него ни слова неправды.
Баумгартен все понял. Они расстались друзьями.
***
Пришло письмо от мужа. Он умоляет вернуться, говорит, что она не понимает, что делает. Он не может без нее жить
Она поняла, что должна объясниться лично. Колчак молчал. Она уехала: «кажется, все это было глупо – какие объяснения могут быть? Все ясно. Но иначе я не могла». Разговор с мужем ничего не изменил. Она продала жемчужное ожерелье и уехала К НЕМУ. В Японию.
***
Токио. Он ее встретил, отвез в отель «Империал». Очень волновался, сам жил в другом отеле. Ушел – до утра.
- У меня к Вам просьба. Пойдемте со мной в русскую церковь.
- Конечно.
Полупустая церковь. Служба на японском. Она вспомнила великопостную молитву «Всем сердцем», которую считала лучшей для людей, соединяющих жизни. Когда возвращались в отель, она сказал «Я знаю, что за все надо платить, - и за то, что мы вместе тоже. Но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, я на все согласна, только не утрата нашей душевной близости».
Они уехали в горы в курортный город Никко.
«Мы удалились под сень струй», - смеялся Колчак. Они были счастливы.
***
Сентябрь 1918. Колчак и Тимирева покидают Японию. В его планах через Дальний Восток проехать на юг России, где включиться в вооруженную борьбу, тем более там «его» Черноморский флот. Ей все равно куда, лишь бы вместе с ним.
***
13 октября 1918. Колчак приезжает в Омск. 14 пишет письмо на юг генералу Алексееву, не зная, что тот скончался 7 сентября. В письме сообщает о своем решении ехать в Европейскую Россию и работать в подчинении Алексеева.
Член Директории Верховный главнокомандующий генерал-лейтенант Болдырев через адъютанта приглашает Колчака к себе. «Я узнал, что вы едете на юг. Вы здесь нужнее. И я прошу Вас остаться», Колчак соглашается задержаться на какое-то время. Живет в вагоне на железнодорожной ветке.
Его усиленно обхаживают самые разные люди.
***
И.И.Серебряников (временно возглавлявший Совет министров Омского правительства): «… Мне чрезвычайно понравилась импонирующая манера адмирала говорить громко, четко, законченными фразами определенного содержания, не допускающего каких-либо двусмысленных толкований. Не хитрец, не дипломат, желающий всем угодить и всем понравиться, - думал я, слушая адмирала, - нет, - честный, русский патриот и человек долга.
Я стал убеждать адмирала принять участие в работе Сибирского правительства. Насколько помню, адмирал не дал мне определенного ответа, заявив, что он, вероятно, не останется здесь, в Омске, а последует на юг России к генералу Деникину.
Официальное появление Колчака в помещении Совета Министров произвело большую сенсацию среди служащих канцелярий. При выходе адмирала из помещения Совета, многие служащие бросились к окнам, чтобы посмотреть на человека, имя тогда имело громкую, всероссийскую известность.
С переездом в Омск так называемой Директории или Всероссийского Временного правительства во главе Н.Д.Авксентьевым, имя Адмирала Колчака стало упоминаться в омских военных сферах все чаще…»
***
3 ноября. 1918 года. Колчак, предварительно выяснив вопрос о подчиненности ему какой-то части войска, дает согласие на сделанное от имени Директории предложение и входит в состав Временного всероссийского правительства в качестве военного и морского министра.
Он переезжает в здание штаба. Она поселилась в частном домике вдали от центра. Своих отношений напоказ они не выставляли.
***
1920 год. Из дневника Пьера Бержерона.
«16 января. Вчера адмирала вместе с золотым эшелоном выдали иркутскому комитету. В среде союзников все наперебой спешат свалить вину на чехов. Мы усиленно стараемся перекричать других, что вполне понятно: наше участие в этом сомнительном деле слишком бросается в глаза. Генерал Жаннен официально командующий Чехословацким корпусом в Сибири, без его ведома чехи никогда бы не решились на такой шаг.
Головой несчастного адмирала союзники расплатились с комитетчиками за свой беспрепятственный проезд через Байкальские туннели на восток. Тимирева сдалась добровольно, предпочитая остаться с ним до конца. Какая сила любви и духа перед лицом низкого предательства. Стыдно считать себя после этого мужчиной и офицером. Встречаясь, мы стараемся не глядеть друг на друга, делаем вид, будто не случилось ничего из ряда вон выходящего, в разговорах об аресте адмирала ни звука, словно мы и впрямь находимся в доме покойника. Такое чувство, что все кругом обгажены с головы до ног, но трусят в этом признаться. Боже, как это унизительно. Утром у меня был на эту тему разговор с полковником Пишоном
- Ах. Пьер, - горестно воскликнул он в ответ, - если бы Вы знали, как мне все это надоело. Мы лжем, изворачиваемся, лукавим, лишь бы уйти от ответственности. Вам, Пьер, известны мои взгляды. Я никогда не симпатизировал адмиралу, но то, что сделали с ним при нашем молчаливом согласии, это свинство. Это больше, чем свинство. Пьер, уверяю Вас, нам еще придется за это очень дорого расплатиться».
…вполне возможно, что погибающие сегодня окажутся счастливее оставшихся в живых, и мне еще предстоит позавидовать судьбе адмирала: ему в его трагическом пути было дано то, что навсегда утерял я – надежда.
Итак: адмирал, идущие на смерть приветствуют тебя!»
***
Раннее утро. Его разбудил надзиратель.
- Ваше высокопревосходительство, выходите на прогулку.
Руки за спину. В тюремный дворик.
- Александр Васильевич!
Она могла уехать. Но пришла к председателю Иркутского ЧК С.Чудновскому и сказала, что хочет разделить судьбу адмирала.
Они простояли, молча, обнявшись, пятнадцать минут.
«Все предали меня, одна Ваша любовь не знает предательства»
***
В тюрьме им при помощи сочувствующих надзирателей удавалось обмениваться записками. Анна узнала, что войска Каппеля приближаются к Иркутску, и ими предъявлено требование об освобождении Колчака и его передаче союзникам для отправки за рубеж. Она передала ему записку, он ответил «ничего не выйдет или же будет ускорение неизбежного конца»
***
Его последняя записка. «Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось, – только бы нам не расставаться".
Анна слышала, как его уводили, и видела в волчок его фигуру среди тех, кто его уводил. Наутро ее перевели в общую камеру.
Она прожила еще 55 лет. 6 арестов по 58-й, в последний раз – в 1949 году. В конце 60-х написала воспоминания, тогда же ей вернули копии писем Колчака, адресованных ей еще в 1919 году.
"Полвека не могу принять -
Ничем нельзя помочь,
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь,
Но если я еще жива,
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе".
Зы. Я не видела фильма и не знаю, насколько авторы отошли от того, что было на самом деле. Но ИМХО историю этой Любви "исправлять" нельзя.
"
Анна Тимирева. 1970г
6 января 1915 года. Финляндский вокзал. Сергей Тимирев из Петрограда отправляется к новому месту службы в Гельсингфорс. Его провожает жена Анна. Мимо них стремительно проходит морской офицер, оставив, как позднее вспоминала Анна, ощущение какого-то полета. Муж спрашивает, знает ли она, кто это. И сам же отвечает: Это Колчак-Полярный (Сергей Тимирев и Колчак прекрасно знали друг друга, оба с разницей в год окончили Морской корпус, оба прошли Порт-Артур, госпиталя и плен)
***
Позже Анна приезжает на три дня к мужу в Гельсингфорс осмотреться и подготовить свой с сыном переезд. Вечером их приглашает к себе «артурец», каперанг Подгурский. Туда же приходит Колчак. Они увидели друг друга. (Дальше нечто абсолютно булгаковское, любовь, действительно, выскочила из-за угла, как убийца с кинжалом). Весь вечер провели вместе. Позже она спросит: «Что вы обо мне подумали тогда?», он ответит: «Я подумал о Вас то же самое, что думаю и сейчас».
***
читать дальше
Она: «Не заметить Александра Васильевича было нельзя, где бы он ни был, он всегда был центром. О чем бы он ни говорил, - даже о прочитанной книге, - оставалось впечатление, что все это им пережито… он входил, и все кругом делалось, как праздник: как он любил это слово! А встречались мы не часто – он был флаг-офицер по оперативной части в штабе Эссена и лично принимал участие в операциях на море, потом, когда командовал и минной дивизией, тем более»
***
«Было затемнение – война. Город еле освещался синими лампочками, шел дождь, я шла по улице одна и думала, как тяжело все-таки на нас всех лежит война, что мой сын еще такой маленький и как страшно иметь еще ребенка, - и вдруг увидела Александра Васильевича, шедшего мне навстречу. Мы поговорили минуты две, договорились, что вечером встретимся в компании друзей и разошлись. И вдруг я отчетливо подумала: а вот с этим я ничего бы не боялась – и тут же: какие глупости могут прийти в голову. И все!»
***
Она встречает знакомого.
- Я видел ваш портрет в каюте у Колчака
- Ну и что? Этот портрет есть не только у него
- Да. Но у него только ваш портрет и больше ничего…
Потом он попросит у нее карточку меньшего размера. Так как «большую он не может брать с собой в походы». Они встречались, говорили, не могли наговориться. Колчак повторял «не надо, знаете ли, расставаться, кто знает, будет ли еще когда-нибудь так хорошо, как сегодня».
***
На одном из вечеров Колчак, словно назло самому себе начинает ухаживать за другой дамой - некрасивой, даже неприятной, а Анне принимается рассказывать о ее совершенствах. Она пересказывает ему рассказ Герберта Уэллса «Мистер Скемльмерсдэль в царстве фей». «Человек поссорился со своей невестой и сгоряча заснул на холме. Проснулся он в подземном царстве и фея полюбила его… а он ей рассказывал и рассказывал о своей невесте. Тогда фея поцеловала человека и отпустила, и он проснулся на том же холме. Но никак не мог забыть того, что видел. И его невеста показалась ему топорной, все было не так… Но вернуться назад ему уже не удалось». Он ничего не ответил.
***
5 июля 1916 года. День рождения Анны Васильевны. Она приезжает к мужу в Ревель, супруги приглашены на обед все к тем же Подгурским.
Она. «Подгурский сказал, что Александр Васильевич тоже приглашен, но очень занят, так как сдает дела морской дивизии и вряд ли приедет. Но он приехал с цветами хозяйке и мне, и весь вечер мы провели вдвоем. Он просил разрешения писать мне, я разрешила. И целую неделю мы встречались с вечера до утра. Все собрались на проводы: его любили».
***
Ревельское морское собрание (летнее) расположено в Катринентале, парке, посаженный Петром Великим в честь его жены Екатерины.
Она. «Мы то сидели за столом, то бродили по аллеям и никак не могли расстаться».
Ей - 23, ему сорок.
Она первая сказала ему о любви
- «Я не говорил вам, что люблю вас»
- «Нет, это я говорю; я всегда хочу Вас видеть, всегда о Вас думать, для меня такая радость видеть Вас, вот и выходит, что я люблю Вас»
- «Я вас БОЛЬШЕ ЧЕМ ЛЮБЛЮ»
Они продолжали ходить рука об руку, иногда возвращаясь в зал Морского Собрания, и вновь бродя по аллеям. Потом он уехал. Она вернулась на дачу в Гельсингфорс, переживала, что он, увлекающаяся натура, может забыть, неправильно понять. Она думала, что ей «не пережить того, что случилось»
Пришло письмо. Начиналось «Глубокоуважаемая Анна Васильевна. Кончалось да хранит Вас Бог. Ваш А.В.Колчак.
Он писал ей большие письма, это был почти дневник. Они приходили каждые два-три дня. Он говорил с ней так сдержанно и вместе с тем так откровенно, как говорят либо с Богом, либо с Любовью - «Когда я подходил к Гельсингфорсу и знал, что увижу Вас, - он мне казался лучшим городом в мире»
***
Начало июля 1916 года. Вице-адмирал А. В. Колчак вступил в командование Черноморским флотом.
Ее друг приехал в командировку и привез письмо от Колчака
- Что же из этого выйдет?
- Но вы привозите письма не только мне, но и жене Александра Васильевича
- Да, но только те письма такие тоненькие. А Ваши Такие толстые.
Она: "Много лет спустя, когда все уже кончилось ужасно, я встретилась в Москве с ее (С.Ф. Колчак») подругой… и та сказала мне, что еще тогда С.Ф. говорила: «Вот увидите, Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне» А я тогда об этом и не думала. Севастополь был далеко, ехать туда не собиралась, но жила я от письма до письма, как во сне, не думая больше ни о чем»
***
3 февраля 1917. День ее Ангела. Она получает корзину ландышей. Колчак заказал их по телеграфу
Трапезунд. Он. «…сопровождавший меня ординарец генерала Баратова нарезал мне целую связку ветвей магнолий и камелий, покрытых полураспустившимися цветами. Вот не стыдно было бы нести их вам. Как хотел бы я послать вам эти цветы – это не фиалки и не ландыши, а действительно нежные, божественно прекрасные, способные поспорить с розами. Они достойны того, чтобы, смотря на них, думать о Вас. Они теперь стоят передо мной с Вашим походным портретом, и они прелестны. Особенно хороши полураспустившиеся цветы строгой правильной формы, белые и розовые»
***
12 марта. 1917 года.
Он. «Я опять думаю о том, где Вы теперь, что делаете, все ли у Вас благополучно, что Вы думаете. Я, вероятно, надоедаю Вам этими вопросами. Простите великодушно, если это Вам неприятно. Последнее время я фактически ничего о Вас не знаю. Последнее письмо Ваше было написано 27 февраля, а далее произошел естественный перерыв, но в этой естественности найти утешение, конечно, нельзя. За это время я, занятый дни и ночи непрерывными событиями и изменениями обстановки, все-таки ни на минуту не забывал Вас, но понятно, что мысли мои не носили розового оттенка (простите это демократическое определение). Вы знаете, что мои думы о Вас зависят непосредственно от стратегического положения на вверенном мне театре. Судите, какая стратегия была в эти дни. Правда, я сохранил командование, но все-таки каждую минуту могло произойти то, о чем вспоминать не хочется.
… кроме неопределенной боязни и тревоги за Вас лично, мысль, что Вы забудете меня и уйдете от меня совсем, несмотря на отсутствие каких либо оснований, меня не оставляла, и под конец я от всего этого пришел в состояние какого-то спокойного ожесточения, решив, что чем хуже, тем лучше. Только теперь, в море, я, как говорится, отошел и смотрю на Вашу фотографию. Ужасно хочется спать. Надо кончать свое писание. Нет мыслей. Только спать…»
«Позорно проиграна война, в частности кампания на Черном море, и в личной жизни нет для меня того, что было для меня светом в самые мрачные дни, безрадостного и лишенного всякого удовлетворения командования в последний год войны с давно уже витаемым призраком поражения и развала. Не знаю, насколько это справедливо, но мне доказывали, что только я один в состоянии удержать флот от полного развала и анархии, и я заставил себя работать.
В часы горя и отчаянья я не привык падать духом – я только делаюсь действительно жестким и бессердечным, но эти слова к Вам не могут быть применены. Я работал очень много за это время, стараясь найти в работе забвение, и мне удалось многое до сих пор выполнить и в оперативном и политическом смысле. И до сего дня мне удалось в течение трех месяцев удержать флот от позорного развала и создать ему имя части, сохранившей известную дисциплину и организацию. Сегодня на флоте создалась анархия, и я вторично обратился к правительству с указанием на необходимость моей смены.
За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу – я осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже неприятельских подлодок. Но больше я не хочу думать о флоте.
Только о Вас, Анна Васильевна, мое божество, мое счастье, моя бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о вас, как это делал каждую минуту своего командования.
Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о моей звезде, о луче света и тепла – о Вас, Анна Васильевна…»
***
Колчак получает приглашение командования американского флота приехать в США для консультирования американских специалистов об опыте использования русскими моряками минного оружия на Балтийском и Черном морях в первую мировую войну. Он соглашается.
Короткая встреча перед его отъездом. Она приехала из Ревеля в Петроград, дав ему «спокойствие и уверенность в будущем», став «компенсацией за все пережитое»
***
Он. «Я думал, конечно, и о Вас, как все время думаю во время всякой военной работы, - я уже писал Вам и говорил, что я, как ни странно, но во время военной работы вблизи неприятеля или в районе его, вспоминая Вас, переживаю то чувство радости и счастья, точно нахожусь вблизи Вас. Я понимаю, что это. Может быть, нелепо, но, вероятно, я невольно чувствую себя как-то более достойным этого счастья, когда занят войной, когда нахожусь в обстановке военной работы, чем в обычных условиях будничной серой жизни.
И сегодня я так был счастлив в северном море, вспоминая последние наши дни, когда я Вас видел, когда Вы были так близко ко мне, когда ВЫ с такой лаской отвечали моему желанию видеть Вас, быть около Вас, слышать Вас голос… Так хорошо вспоминать Ваши обожаемые ручки, Ваши глаза, так похожие на голубовато-синее море…
Только война могла показать мне Вас в таком близком желании и в то же время недоступном, как идеал поклонения… как тяжело и в то же врем как хорошо думать о Вас, как о чем-то самом близком, и в то же время удаленном, как звезда, счастье. Как о божестве, милостиво оказавшем свое внимание и остающимся чем-то недосягаемым, как о воплотившейся мечте, остающейся несбыточной и нереальной, как всякая мечта. Господи, как вы прелестны на Ваших маленьких изображениях, стоящих передо мною теперь
Иногда я исписываю несколько листков бумаги и бросаю их затем в камин – по большей части это не имеющие значения слова, с которыми я обращаюсь к Вам, чаще я ничего не пишу, а только сморю на Ваши карточки и забываю на некоторое время, где я нахожусь, и что меня ждет в моей странной для самого себя жизни»
***
Март 1918.
Она. «Милый Александр Васильевич, далекая любовь моя... Я думаю о Вас все время, далекая любовь моя. Я думаю о Вас все время, как всегда, друг мой. Я так часто и сильно скучаю без Вас, без Ваших писем, без ласки Ваших слов. У меня тревога на душе за Вас, Вашу жизнь и судьбу. Я буду ждать Вашего возвращения, и минуты когда опять буду с Вами, снова увижу Вас, как в последние наши встречи… чего бы я не дала, чтобы побыть с Вами, заглянуть в Ваши милые темные глаза…»
***
Она едет во Владивосток к мужу. Вместе с ней в купе девушка Женя и два мальчика-лицеиста. В Благовещенске она случайно встречается со старым знакомым, лейтенантом флота Рыболтовским. Он хочет перебраться в Харбин.
- Зачем?
- Там Колчак!
Она переменилась в лице. Женя внимательно на нее посмотрела и спросила:
- Вы приедете ко мне в Харбин?
- Приеду.
***
Владивосток. Она написала, что здесь и может приехать. Пошла в английское консульство, попросила доставить адресату. Через несколько дней ей переслали закатанный в папиросу мелко исписанный лист от 29 апреля
«Дорогая моя, обожаемая Анна Васильевна!
Сегодня получил письмо Ваше от 20 апреля. У меня нет слов. Нет умения ответить Вам. Менее всего я мог предполагать, что Вы на востоке, так близко от меня. Получив письмо Ваше, я прочел ваше местопребывание и отложил письмо на несколько часов, не имея решимости его прочесть. Несколько раз я брал письмо в руки, и у меня не хватало сил начать его читать Что это, сон, или одно из тех странных явлений, которыми дарила меня судьба
Ведь это ответ на мои фантастические мечтания о Вас, мне делается почти страшно, когда я вспоминаю последние. Анна Васильевна, правда ли это, ибо я, право, не уверен, существует ли оно в действительности, или мне только так кажется?
Ведь с прошлого июля я жил Вами, если только это выражение отвечает понятию думать, вспоминать и мечтать о Вас и только о Вас…»
***
Она получила приглашение от Жени. Умная девушка пишет, что у нее личные осложнения, и она просит Анну ей помочь.
- Ты вернешься? - спросил муж
- Вернусь
«Я ехала как во сне. Стояла весна, все сопки цвели черемухой и вишней – белые склоны, сияющие белые облака. О приезде я известила Александра Васильевича, но на вокзале меня встретила Женя. Она сказала, что он в отъезде и увезла меня к себе».
***
Как и в их первую встречу, они разминулись на вокзале. Не узнали друг друга. Она была в трауре по отцу, он - в военной форме защитного цвета. Такими они друг друга не видели. На другой день она разыскала вагон, где он жил. Его не было, она оставила записку с адресом. Он приехал к ней, стал ее навещать, потом попросил переехать от Жени в гостиницу. Он был занят, мог приходить только вечерами. Пора было уезжать, она обещала мужу, но….
- Не уезжайте. Останьтесь.
- Вы шутите.
- Нет. Я буду вашим рабом. Буду чистить ваши ботинки, не уезжайте…
Она смеется. Он настаивает
- Конечно, человека можно уговорить, но что из этого выйдет?
- Нет, уговаривать я Вас не буду. Вы сами должны решить…
***
Она: "Александр Васильевич приходил измученный, совсем перестал спать, нервничал, а я все не могла решиться порвать со своей прежней жизнью. Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица – и в то же мгновение он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его. Рука у меня затекла. А я все смотрела на дорогое и измученное лицо спящего. И тут я поняла, что никогда не уеду от него, что кроме этого человека нет у меня ничего и мое место - с ним».
***
Анна пишет мужу, что не вернется. Единственное условие: сын останется с ней (мальчик у ее матери в Кисловодске)
Колчак: В таких случаях ребенок остается с матерью. И она поняла, что он тоже порвал со своей прошлой жизнью, хотя это было и нелегко. Он был очень привязан к сыну.
***
- Знаете, у меня был Баумгартен (молодой человек, влюбленный в Анну).
- Зачем?
- Он спросил меня, буду ли я иметь что-нибудь против, если он поедет за Вами в Японию.
- Что Вы сказали?
- Я ответил, что это зависит только от Анны Васильевны.
- А он?
- Он сказал, что не может жить без Анны Васильевны. Я ответил, вполне Вас понимаю, я сам в таком же положении.
Она поговорила с Баумгартеном.
- Знаете. Анна Васильевна, Александр Васильевич очень отзывчивый человек.
- Он смелый, самоотверженный, правдивый до конца, любящий и любимый. Я ни разу не слышала от него ни слова неправды.
Баумгартен все понял. Они расстались друзьями.
***
Пришло письмо от мужа. Он умоляет вернуться, говорит, что она не понимает, что делает. Он не может без нее жить
Она поняла, что должна объясниться лично. Колчак молчал. Она уехала: «кажется, все это было глупо – какие объяснения могут быть? Все ясно. Но иначе я не могла». Разговор с мужем ничего не изменил. Она продала жемчужное ожерелье и уехала К НЕМУ. В Японию.
***
Токио. Он ее встретил, отвез в отель «Империал». Очень волновался, сам жил в другом отеле. Ушел – до утра.
- У меня к Вам просьба. Пойдемте со мной в русскую церковь.
- Конечно.
Полупустая церковь. Служба на японском. Она вспомнила великопостную молитву «Всем сердцем», которую считала лучшей для людей, соединяющих жизни. Когда возвращались в отель, она сказал «Я знаю, что за все надо платить, - и за то, что мы вместе тоже. Но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, я на все согласна, только не утрата нашей душевной близости».
Они уехали в горы в курортный город Никко.
«Мы удалились под сень струй», - смеялся Колчак. Они были счастливы.
***
Сентябрь 1918. Колчак и Тимирева покидают Японию. В его планах через Дальний Восток проехать на юг России, где включиться в вооруженную борьбу, тем более там «его» Черноморский флот. Ей все равно куда, лишь бы вместе с ним.
***
13 октября 1918. Колчак приезжает в Омск. 14 пишет письмо на юг генералу Алексееву, не зная, что тот скончался 7 сентября. В письме сообщает о своем решении ехать в Европейскую Россию и работать в подчинении Алексеева.
Член Директории Верховный главнокомандующий генерал-лейтенант Болдырев через адъютанта приглашает Колчака к себе. «Я узнал, что вы едете на юг. Вы здесь нужнее. И я прошу Вас остаться», Колчак соглашается задержаться на какое-то время. Живет в вагоне на железнодорожной ветке.
Его усиленно обхаживают самые разные люди.
***
И.И.Серебряников (временно возглавлявший Совет министров Омского правительства): «… Мне чрезвычайно понравилась импонирующая манера адмирала говорить громко, четко, законченными фразами определенного содержания, не допускающего каких-либо двусмысленных толкований. Не хитрец, не дипломат, желающий всем угодить и всем понравиться, - думал я, слушая адмирала, - нет, - честный, русский патриот и человек долга.
Я стал убеждать адмирала принять участие в работе Сибирского правительства. Насколько помню, адмирал не дал мне определенного ответа, заявив, что он, вероятно, не останется здесь, в Омске, а последует на юг России к генералу Деникину.
Официальное появление Колчака в помещении Совета Министров произвело большую сенсацию среди служащих канцелярий. При выходе адмирала из помещения Совета, многие служащие бросились к окнам, чтобы посмотреть на человека, имя тогда имело громкую, всероссийскую известность.
С переездом в Омск так называемой Директории или Всероссийского Временного правительства во главе Н.Д.Авксентьевым, имя Адмирала Колчака стало упоминаться в омских военных сферах все чаще…»
***
3 ноября. 1918 года. Колчак, предварительно выяснив вопрос о подчиненности ему какой-то части войска, дает согласие на сделанное от имени Директории предложение и входит в состав Временного всероссийского правительства в качестве военного и морского министра.
Он переезжает в здание штаба. Она поселилась в частном домике вдали от центра. Своих отношений напоказ они не выставляли.
***
1920 год. Из дневника Пьера Бержерона.
«16 января. Вчера адмирала вместе с золотым эшелоном выдали иркутскому комитету. В среде союзников все наперебой спешат свалить вину на чехов. Мы усиленно стараемся перекричать других, что вполне понятно: наше участие в этом сомнительном деле слишком бросается в глаза. Генерал Жаннен официально командующий Чехословацким корпусом в Сибири, без его ведома чехи никогда бы не решились на такой шаг.
Головой несчастного адмирала союзники расплатились с комитетчиками за свой беспрепятственный проезд через Байкальские туннели на восток. Тимирева сдалась добровольно, предпочитая остаться с ним до конца. Какая сила любви и духа перед лицом низкого предательства. Стыдно считать себя после этого мужчиной и офицером. Встречаясь, мы стараемся не глядеть друг на друга, делаем вид, будто не случилось ничего из ряда вон выходящего, в разговорах об аресте адмирала ни звука, словно мы и впрямь находимся в доме покойника. Такое чувство, что все кругом обгажены с головы до ног, но трусят в этом признаться. Боже, как это унизительно. Утром у меня был на эту тему разговор с полковником Пишоном
- Ах. Пьер, - горестно воскликнул он в ответ, - если бы Вы знали, как мне все это надоело. Мы лжем, изворачиваемся, лукавим, лишь бы уйти от ответственности. Вам, Пьер, известны мои взгляды. Я никогда не симпатизировал адмиралу, но то, что сделали с ним при нашем молчаливом согласии, это свинство. Это больше, чем свинство. Пьер, уверяю Вас, нам еще придется за это очень дорого расплатиться».
…вполне возможно, что погибающие сегодня окажутся счастливее оставшихся в живых, и мне еще предстоит позавидовать судьбе адмирала: ему в его трагическом пути было дано то, что навсегда утерял я – надежда.
Итак: адмирал, идущие на смерть приветствуют тебя!»
***
Раннее утро. Его разбудил надзиратель.
- Ваше высокопревосходительство, выходите на прогулку.
Руки за спину. В тюремный дворик.
- Александр Васильевич!
Она могла уехать. Но пришла к председателю Иркутского ЧК С.Чудновскому и сказала, что хочет разделить судьбу адмирала.
Они простояли, молча, обнявшись, пятнадцать минут.
«Все предали меня, одна Ваша любовь не знает предательства»
***
В тюрьме им при помощи сочувствующих надзирателей удавалось обмениваться записками. Анна узнала, что войска Каппеля приближаются к Иркутску, и ими предъявлено требование об освобождении Колчака и его передаче союзникам для отправки за рубеж. Она передала ему записку, он ответил «ничего не выйдет или же будет ускорение неизбежного конца»
***
Его последняя записка. «Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось, – только бы нам не расставаться".
Анна слышала, как его уводили, и видела в волчок его фигуру среди тех, кто его уводил. Наутро ее перевели в общую камеру.
Она прожила еще 55 лет. 6 арестов по 58-й, в последний раз – в 1949 году. В конце 60-х написала воспоминания, тогда же ей вернули копии писем Колчака, адресованных ей еще в 1919 году.
"Полвека не могу принять -
Ничем нельзя помочь,
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь,
Но если я еще жива,
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе".
Зы. Я не видела фильма и не знаю, насколько авторы отошли от того, что было на самом деле. Но ИМХО историю этой Любви "исправлять" нельзя.
"
-
-
20.10.2008 в 02:51-
-
20.10.2008 в 02:52-
-
20.10.2008 в 03:31-
-
20.10.2008 в 03:51Я вежлив с жизнью современною,
Но между нами есть преграда -
Все, что смешит ее, надменную,
Моя единая отрада (с)
-
-
20.10.2008 в 08:40-
-
20.10.2008 в 11:17Ничего не изменилось на самом деле. Просто... это ведь события делают людей. А без событий таких счастий и трагедий и сегодня достаточно. Про них не пишут, их не замечает никто, кроме близких, но все происходит точно так же.
-
-
20.10.2008 в 12:55-
-
20.10.2008 в 13:38-
-
20.10.2008 в 19:03-
-
20.10.2008 в 21:52-
-
23.10.2008 в 05:57-
-
03.05.2009 в 22:33-
-
20.10.2009 в 02:49Zinder значит, я не одна уверана, что в жизни обычной, не осенённой известностью семьи можно отыскать головокружительные, интересные, романтические и драматические сюжеты. И при должной подаче выйдет ничуть не хуже.
-
-
20.10.2009 в 02:54Ну, нас, как минимум, двое. )))
-
-
20.10.2009 в 21:14Беатрикс
Ну, нас, как минимум, двое. )))
трое...=)
-
-
21.10.2009 в 21:04Надеюсь, дамы меня простят, если я скажу, что г-жа Ковальчук, или как её там - ни черта не любящая женщина, а кошка похотливая.
-
-
28.02.2010 в 12:51Отличный расcказ.
Разрешите пожалуитса использовать с него фрагменты в моем тексте о Анне Васильевне в руско-польском форуме
bezwodkinierazbieriosz.salon24.pl
в который имею честь Вас пригласить.
с уважанием
-
-
28.02.2010 в 14:36