Cogito, ergo sum.
Кто не читал СЗ-1, но собирается, лучше не глядите, ибо спойлеры.
Первые главы СЗ-2 должны были быть выложены ко 2 октября, но из-за накладки с СЗ-1 не вышло. Подробная страничка книги (в том числе четыре наименее спойлерные главы) появятся на сайте к Новому Году, а сейчас легкий "изломный" сюрприз.
читать дальше
Прибрежную зелень назвать изумрудной уже не выходило. Варастийские травы взрослеют стремительно, а в недрах расцвета всегда зреет осень. Рано или поздно она вырывается наружу, и от жизни остается разбитая скорлупа. Всегда так, и никогда иначе.
Матильда Ракан подивилась глубинам собственных мыслей и спЕшилась. Без посторонней помощи. В Тронко за принцессой не бродили стаи дам и прислужниц, а шпионы… Зачем шпионы, когда внук мертв, а сама она завтра отправляется в Алати? Доживать в благополучии и даже в почете. Альберт не унизит сестру, хоть бы и блудную. Особенно, если на это намекает теперь уже снова союзник.
Ее Высочество, так и не ставшее величеством, шлепнуло Бочку по лоснящемуся крупу, дозволяя пастись, и устроилось на облюбованном еще по весне холмике, даже не озаботившись подстелить плащ. Позади была степь, над головой – небо, впереди - Рассанна и ничего хорошего, но топиться Матильда не собиралась, как и напиваться. Она не взяла в рот ни капли с того самого дня… День, когда счастливая для талигойцев весть докатилась до Тронко, навсегда остался «тем самым».
Тогда она и написала Альберту. Сама, без намеков и советов, понимая, что смерть стала для Альдо почти достойным выходом. Обалдуй так и не изведал поражений и предательств, его не посадили в Багерлее, не вытащили на суд, не вздернули вверх ногами, а за что вздергивать было… Даже если не знать про дорожку от Мупы к Удо.
В соседних кустиках запыхтело и зашуршало. Женщина обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть выходящую из-под защиты колючих веток процессию. Первым топало коротконогое создание размером с легавую, но сплошь заросшее иглами и жесткой серой щетиной. От неприлично разросшегося ежа существо отличалось огромными стоячими ушами и крысиным хвостом, в который вцепился беленький детеныш. Первый из выводка. Ушастики, держа друг дружку за хвостики, чинно семенили за мамашей. Одиннадцать штук. Куда ей столько?
Зверинец вперевалку уходил в степь. Лет двадцать назад Матильда не утерпела бы и утащила бы одного из детенышей. Внуку… Вернее, себе – Альдо никогда не был охоч до живности. Белоголовый улыбчивый мальчишка не переносил одиночества и не терпел, когда о его присутствии забывали, это казалось таким милым, а он привык... Привык быть центром мироздания, привык, что его прихоть важнее бабкиных дел, и еще Альдо страстно хотелось жить. Тут он удался в алатскую родню. Мекчеи, даже Альберт, станут барахтаться до последнего.
Хрюкнул и запрядал ушами Бочка. До ежового выводка иноходец не снизошел, а тут вытянул шею, ловя ноздрями полудохлый ветерок. Приближался кто-то достойный лошадиного внимания, и Матильда поднялась, за какими-то кошками вытащив пистолет. Отменный - Дьегаррон других не держал.
Кэналлиец из кожи вон лез, обихаживая осиротевшую старуху, пока не отправился на помощь союзным козопасам. Как был, с больной головой. Провожать армию Матильда не пошла - в Тронко хватало баб помоложе. Принцесса сидела дома, когда адъютант Дьегаррона притащил ларец с коротким письмом и морисскими пистолетами. Очень простыми, без насечек и золота, но били они безупречно. Если б только она могла радоваться…
Бочка опять хрюкнул, вполне себе дружелюбно. Из-за пригорка показалась белоносая конская голова, а затем и весь всадник, толстый и черный. Твою кавалерию, только Бонифация ей не хватало!
Принцесса выразительно отвернулась к реке, понимая, что ее неудовольствие пьяницу не остановит. Врачи болтают, что обжорство и пьянство до добра не доведут, но Бонифаций здоров, как бык, а Адриан - мертв, хотя Эсперадор тоже пил. Особенно, последнее время.
- Стало быть, собралась? – не дожидаясь приглашения, туша плюхнулась на травку рядом с принцессой. - Зря. Дороги все равно не будет. Нет пути для впавших в уныние и пьющих гОре свое аки вино.
- Ваше преосвященство, - ради Дугласа и Дьегаррона Матильда решила вести себя августейше, - я думала, вы уже воюете.
- Блаженны мужи воюющие, ибо спасены будут. Вестимо, если воюют, за что нужно, и непотребств свыше допустимых не творят. Иная участь уготована пастырям - война не война, а души заблудшие спасай… Маршал говорит, совсем ты плоха, вот и вернулся я долг свой исполнить и тебя у Врага из пасти слюнявой выхватить. Ибо не по рылу.
Это Дьегаррон совсем плох, если думает, что ей поможет пьяный хряк, но все равно спасибо… И за это, и за пистолеты.
- Я - эсператистка. Вам тут делать нечего.
- А благословить? Хотя чего тебя, такую, благословлять? Создателю постные морды отвратны. Куда витязя своего дела, неразумная? Прогнала?
- Прогнала, – кратко подтвердила Матильда. Не объяснять же, что выносить радость Лаци она не могла. Нет, доезжачий, узнав про Альдо, не пустился в пляс, он даже помрачнел, но жалел не умершего, а свою гицу. И ждал, что поплачет, налакается и потащит дружка в постель. Не дождался.
- Вижу, впала ты в грех трезвости и воздержания, - свел брови Бонифаций. – Порицаю.
- Чего? – Матильда воззрилась на пьяницу с неподдельным удивлением. До сего дня она не сомневалась, что олларианство всего лишь испохабленный эсператизм. Последним Матильда тоже не болела, но о том, что Создателю противны плотские утехи, знала с детства. Собственно, из-за этого она и не поняла Адриана…
- Чего смолкла, неразумная? Да ты сама посуди - для чего нам, к примеру, рот даден? Чтобы вкушали мы хлеб насущный каждый день и возносили за то хвалу Создателю. От сердца и нелицемерно. А станешь ли ты хвалу возносить за горелое да черствое? Не станешь. Уста ко лжи принудить можно, только Он в сердцах читает и не найдет там ни хвалы, ни благодарности. Стало быть, есть надо вкусно, тогда и хвала искренней будет, и возрадуется Он. То же и с иными потребностями. Будь зов плоти отвратен Ему, уподобил бы Он при сотворении людей рыбам, что не касаясь друг друга икру да молоки мечут, а ты своего молодца, да в тычки!
И хоть бы виноват был, так ведь нет, от обиды на судьбу, а то есть грех непростимый. Самоубийц в Рассвет не пускают, но горем своим упившийся и в аскезу через то впавший немногим лучше. Уразумела?
Матильда пожала плечами, глядя на серебрящуюся Рассанну. Спорить она не собиралась, стрелять – тоже, оставалось переждать олларианскую болтовню, как пережидают дождь.
- Плечи у тебя хороши, - раздалось за спиной, - и что пониже не хуже, а вот с головой - конфуз. Что дальше-то делать наладилась? Пить бросила, дружка шуганула… Так и засядешь в Сакаци своем кучей навозной? Носом шмыгать да Создателя гневить.
- Мое дело! – хряк не отцепится и не уйдет, значит, уйдет она. Все равно надо собираться, а с Рассанной они еще простятся.
- Твое дело, говоришь? А грехи кто за тебя искупать станет? Наворотила ты - надо больше, ан некуда! Родню подвела, с еретиками и поганцами спозналась, беду в своем доме вырастила, да другим подбросила – нате, ешьте, а сама сперва в кусты, потом – в печали. Сидеть тебе за такое в комарином болоте по уши, если искупить не поспеешь. Только не дурью всякой, не лбом об пол, задом кверху...
- Хватит, твою кавалерию! - рявкнула принцесса, поднимая пистолет. – Как жила, так и сдохну… Чем к моим грехам цепляться, свои бы искупал!
- А я что делаю? – хмыкнул епископ. - Сижу тут с тобой и искупаю… Что по молодости натворил, за то, спасибо добрым людям, при Дараме худо-бедно расплатился. Поможет Создатель - и за несотворенное рассчитаюсь, и за злобу на того, кто за шкирку гордеца ухватил и от мерзости превеликой оторвал. Ты же – долг мой пастырский. Так не дам я тебе душу вместе с телом сгноить, даже если кусаться станешь! В Алати она собралась… Да кому ты там нужна, кроме доезжачего своего?
- Никому. - Слушать, что и так ясно, становилось невмоготу. – Но ты мне еще больше не нужен.
- Экая брыкливая, - Бонифаций и не думал смотреть на вороненое дуло. - А покуда ты брыкаешься да задом бьешь, война идет, и нешуточная. Она б и так началась - время пришло, но без Альдо твоего многих пакостей не случилось бы. Ты сему нечестивцу – бабка.
- Да, – удивляясь собственному спокойствию признала Матильда, - я – бабка Альдо, а ты - наш враг. Пошел вон.
Олларианец зевнул и почесал нос.
- Убрала бы ты, дочь моя, пистолет – изрек он, - рука занемеет.
Мамины глаза лучились нежностью и лукавством. Такой она бывала, когда приносила подарки, радовавшие ее больше тех, кому они доставались. Боясь спугнуть эту радость, маленький Руппи мужественно жевал ненавистный инжир, а, выросши, носил голубые, шитые серебром плащи и усыпанные бриллиантиками кинжалы, годящиеся разве что для разделки персиков. Спасла бабушка, объявившая, что брат кесаря должен быть офицером флота, а не карамельным принцем. Руперт избавился от ненавистных блесток, но покатившиеся по маминым щекам слезы не забыл, даже окунувшись с головой в корабельную жизнь. То есть, конечно, забыл, но стоило попасть в Фельсенбург, и воспоминания вернулись, а с ними - страх огорчить или напугать. Зато все чаще вскипающее раздражение было новым и не сказать чтобы приятным.
- Тебе пишут, милый. Угадай, кто?
Не Олаф, иначе бы она не улыбалась. Мама не любит Ледяного и боится, хоть и не так, как Бруно. Обрадовавшие ее письма не могли прийти ни с моря, ни с границы ни, тем более, из Талига, да Арно и не станет писать в Дриксен. А Бешеный… Бешеный вообще писать не будет. Никому.
- Ну? Угадал? – ямочки на щеках, солнечные локоны, а в них - синие соловьиные колокольчики. Уже расцвели…
- Нет, мама, не угадал. - Кто-то из родственников. Из тех, кто не заманит и не уведет.
- Не отдам, пока не подумаешь. Ну же! – топнула белой туфелькой мама. Вокруг белокурой головки вспыхнул солнечный ореол. – Ох, иволга! Чудо какое…
- К нам кто-то приезжает? - вмешалась Агата, - Папа? Когда?!
- Ох… Не знаю, милая… Наш славный рыцарь занят, но мы его скоро увидим, и не только его. Мы все будем вместе в это лето, как и положено любящим сердцам.
- А как же? - сестра даже отложила шитье, - Бабушка обещала нас взять в Эйнрехт! Она… она передумала?
- Мама Элиза очень занята, но, милые, разве вам плохо среди наших рощ? Тем более, к вам вернулся братик. Неужели вы готовы его оставить?
Девчонки переглянулись и потупились. Им отчаянно хотелось в Эйнрехт, особенно глядя на платья Гудрун, а поездка все откладывалась. Из-за нагрянувшего братика.
Бабушка велела ждать, и Руперт был с ней согласен - появиться в Эйнрехте следует в день суда, чтобы никакая ворона не обвинила Олафа в том, что он повлиял на Фельсенбурга. Любопытно, можно ли в подобном обвинить Гудрун, хотя это не по-рыцарски, да принцесса больше ни на чем и не настаивает. То ли поняла, что Руперт не станет врать, то ли избегает заводить разговор при свидетелях, хотя кто-кто, а дочь кесаря может настоять на беседе наедине.
- Госпожа, - садовник Клаус с благоговением смотрел на свою герцогиню, - что прикАжете срЕзать для ваз в столовой, ирисы или пионы?
- Ирисы… Конечно же, ирисы! «Снежный сон» и, наверное, «Танец»... Или он еще не расцвел?
- Не вполне, госпожа.
- Я сейчас посмотрю... Руппи, ты так и не угадал?
- Нет, мама.
- Ленивец!.. Тебе пишут твои кузены. Людвиг и Ларс. Обязательно им ответь, мальчики так тобой восхищаются…
- Конечно, мама.
- Я вернусь и проверю.
Нежный поцелуй, шорох платья, прощальный взмах руки... Сколько чувств! Можно подумать, они расстаются на год. Иногда это трогает, иногда бесит. Как сейчас.
- Почему ты не читаешь письмо? - напомнила Агата.
- Да, - спохватилась Дебора, - почему? Что там, в Штарквинде?
- Прочту в библиотеке, - нашелся Руппи, - сразу и отвечу.
- А…
- А вам все знать не обязательно.
Будь Матильда в себе уверена, она бы отстрелила олларианцу клок волос, но хряк мог дернуться, а рука - дрогнуть. Пришлось с достоинством убрать подарок Дьегаррона и взгромоздиться на Бочку, навеки покинув гостеприимный холмик. Бонифаций не отцепился. В седле скот держался уверенно, а проверять, каков епископ на галопе Матильда не рискнула. Хряк мог и отстать, а что стала бы делать она в степи? Ждать, когда по следу собак пустят? Это в горах неповторим каждый камень и каждая елка, а на травяном столе какие приметы, кроме облаков.
Бочка заинтересовался какой-то травкой, и Матильда ослабила поводья: пусть лопает, не жалко. Епископ продолжал басовито зудеть, стань он полосатым, сошел бы за шмеля.
- Что должны святые и праведные? – пьяница воздел к небу палец, внезапно напомнив дядьку Антала из Сакаци.
- Жить в праведности, - огрызнулась принцесса, - чего и вам желаю.
- Тебя послушать, так святые должны небо коптить и людей нудить, пока к праотцам не отправятся. Мученически. Святые, дочь моя, рознятся, как зерна и плевелы. У агарисской братии святость недеянию равна и небокопчению, потому как иначе выходит, что святость ценна тем, что дает людям. А они хотят, чтобы наоборот.
- Хотели, пока мориски не пришли, и то не все! – Адриан точно не хотел. То, что Эсперадор порой говорил, до отвращения напоминало болтовню варастийца. Ну почему у них так и не нашлось времени для настоящего разговора?!
- Если б с гибелью оплота еретиков иссякла ересь, возрадовался бы я, - проникновенно прогудело под ухом, - ан нету радости! Агарис в головешках лежит, а дурь в головах целехонька, и не морискам выбить оттуда ересь двойную, что величие - это когда людей живьем едят, а святость - когда, сложив руки, сидят. Создатель, душу да тело нам дав, чего в ответ ждет? Чтобы мы пнями бессмысленными на месте торчали да пятки ангельские нытьем щекотали? Иное Он заповедовал. Обратное. Все, что даете тем, кто нуждается в помощи, даете Мне, а кто не дает, тот грешник или грешница.
- Ну и кто в помощи моей вознуждался? – пробурчала Матильда, старательно глядя перед собой. – Падальщики?
- Падальщики нуждаются лишь в падали, - живо откликнулся олларианец, - и в том им помощь не требуется ни твоя, и ничья. Они сожрут, что могут, и получат, что заслужили. Ты ежанов сегодня видела, они и есть ызаржачья погибель. Ты же не падаль и не ежан, но овца заблудшая, а овцы должны добрым людям пользу приносить.
- Овце без разницы, кто ее с ягнятами сожрет, добрый человек или волк.
- Без разницы, говоришь? – Бонифаций хитро сощурился, - С чего ж ты тогда от волков сбежала? И с чего в старое стойло просишься?
- Мое дело.
- Эк заладила - «мое дело, мое дело»… Не твое! Нет у тебя дел. Витязь был, так турнула ты его сдуру, так что молчи теперь. Ты – сестра алатского герцога и с коня не валишься, кому как ни тебе свидетелем стать? Странно мне, что Дьегаррон тебе того не сказал, ну да у бедняги с головой не в порядке. Трепетный больно, а трепет маршалу ни к лицу. Нужна ты ему, а он с горем твоим носится, как собака с костью. Взъестся на меня, ну и ладно! Слушать неразумных, что воду в касеру лить, слушаться оных - касерой полы мыть, а сие есть грех непростимый.
Епископ потянулся за флягой, раздалось знакомое бульканье. Если он думает, что она станет пить…
- Зачем маркизу Дьегаррону сестра герцога Алати? – ледяным тоном осведомилась принцесса. Бонифаций глотнул еще разок и завинтил крышку, даже не попытавшись соблазнить собеседницу.
- Если кто из сквернавцев гайифских завопит, что маршал кагетских девственниц верховым козлам отдает – наставительно произнес он, - засвидетельствуешь, что козлы те холощеные.
Первые главы СЗ-2 должны были быть выложены ко 2 октября, но из-за накладки с СЗ-1 не вышло. Подробная страничка книги (в том числе четыре наименее спойлерные главы) появятся на сайте к Новому Году, а сейчас легкий "изломный" сюрприз.
читать дальше
Вараста
Фельсенбург
400 год к.С. 21 день Весенних Волн
1
Фельсенбург
400 год к.С. 21 день Весенних Волн
1
Прибрежную зелень назвать изумрудной уже не выходило. Варастийские травы взрослеют стремительно, а в недрах расцвета всегда зреет осень. Рано или поздно она вырывается наружу, и от жизни остается разбитая скорлупа. Всегда так, и никогда иначе.
Матильда Ракан подивилась глубинам собственных мыслей и спЕшилась. Без посторонней помощи. В Тронко за принцессой не бродили стаи дам и прислужниц, а шпионы… Зачем шпионы, когда внук мертв, а сама она завтра отправляется в Алати? Доживать в благополучии и даже в почете. Альберт не унизит сестру, хоть бы и блудную. Особенно, если на это намекает теперь уже снова союзник.
Ее Высочество, так и не ставшее величеством, шлепнуло Бочку по лоснящемуся крупу, дозволяя пастись, и устроилось на облюбованном еще по весне холмике, даже не озаботившись подстелить плащ. Позади была степь, над головой – небо, впереди - Рассанна и ничего хорошего, но топиться Матильда не собиралась, как и напиваться. Она не взяла в рот ни капли с того самого дня… День, когда счастливая для талигойцев весть докатилась до Тронко, навсегда остался «тем самым».
Тогда она и написала Альберту. Сама, без намеков и советов, понимая, что смерть стала для Альдо почти достойным выходом. Обалдуй так и не изведал поражений и предательств, его не посадили в Багерлее, не вытащили на суд, не вздернули вверх ногами, а за что вздергивать было… Даже если не знать про дорожку от Мупы к Удо.
В соседних кустиках запыхтело и зашуршало. Женщина обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть выходящую из-под защиты колючих веток процессию. Первым топало коротконогое создание размером с легавую, но сплошь заросшее иглами и жесткой серой щетиной. От неприлично разросшегося ежа существо отличалось огромными стоячими ушами и крысиным хвостом, в который вцепился беленький детеныш. Первый из выводка. Ушастики, держа друг дружку за хвостики, чинно семенили за мамашей. Одиннадцать штук. Куда ей столько?
Зверинец вперевалку уходил в степь. Лет двадцать назад Матильда не утерпела бы и утащила бы одного из детенышей. Внуку… Вернее, себе – Альдо никогда не был охоч до живности. Белоголовый улыбчивый мальчишка не переносил одиночества и не терпел, когда о его присутствии забывали, это казалось таким милым, а он привык... Привык быть центром мироздания, привык, что его прихоть важнее бабкиных дел, и еще Альдо страстно хотелось жить. Тут он удался в алатскую родню. Мекчеи, даже Альберт, станут барахтаться до последнего.
Хрюкнул и запрядал ушами Бочка. До ежового выводка иноходец не снизошел, а тут вытянул шею, ловя ноздрями полудохлый ветерок. Приближался кто-то достойный лошадиного внимания, и Матильда поднялась, за какими-то кошками вытащив пистолет. Отменный - Дьегаррон других не держал.
Кэналлиец из кожи вон лез, обихаживая осиротевшую старуху, пока не отправился на помощь союзным козопасам. Как был, с больной головой. Провожать армию Матильда не пошла - в Тронко хватало баб помоложе. Принцесса сидела дома, когда адъютант Дьегаррона притащил ларец с коротким письмом и морисскими пистолетами. Очень простыми, без насечек и золота, но били они безупречно. Если б только она могла радоваться…
Бочка опять хрюкнул, вполне себе дружелюбно. Из-за пригорка показалась белоносая конская голова, а затем и весь всадник, толстый и черный. Твою кавалерию, только Бонифация ей не хватало!
Принцесса выразительно отвернулась к реке, понимая, что ее неудовольствие пьяницу не остановит. Врачи болтают, что обжорство и пьянство до добра не доведут, но Бонифаций здоров, как бык, а Адриан - мертв, хотя Эсперадор тоже пил. Особенно, последнее время.
- Стало быть, собралась? – не дожидаясь приглашения, туша плюхнулась на травку рядом с принцессой. - Зря. Дороги все равно не будет. Нет пути для впавших в уныние и пьющих гОре свое аки вино.
- Ваше преосвященство, - ради Дугласа и Дьегаррона Матильда решила вести себя августейше, - я думала, вы уже воюете.
- Блаженны мужи воюющие, ибо спасены будут. Вестимо, если воюют, за что нужно, и непотребств свыше допустимых не творят. Иная участь уготована пастырям - война не война, а души заблудшие спасай… Маршал говорит, совсем ты плоха, вот и вернулся я долг свой исполнить и тебя у Врага из пасти слюнявой выхватить. Ибо не по рылу.
Это Дьегаррон совсем плох, если думает, что ей поможет пьяный хряк, но все равно спасибо… И за это, и за пистолеты.
- Я - эсператистка. Вам тут делать нечего.
- А благословить? Хотя чего тебя, такую, благословлять? Создателю постные морды отвратны. Куда витязя своего дела, неразумная? Прогнала?
- Прогнала, – кратко подтвердила Матильда. Не объяснять же, что выносить радость Лаци она не могла. Нет, доезжачий, узнав про Альдо, не пустился в пляс, он даже помрачнел, но жалел не умершего, а свою гицу. И ждал, что поплачет, налакается и потащит дружка в постель. Не дождался.
- Вижу, впала ты в грех трезвости и воздержания, - свел брови Бонифаций. – Порицаю.
- Чего? – Матильда воззрилась на пьяницу с неподдельным удивлением. До сего дня она не сомневалась, что олларианство всего лишь испохабленный эсператизм. Последним Матильда тоже не болела, но о том, что Создателю противны плотские утехи, знала с детства. Собственно, из-за этого она и не поняла Адриана…
- Чего смолкла, неразумная? Да ты сама посуди - для чего нам, к примеру, рот даден? Чтобы вкушали мы хлеб насущный каждый день и возносили за то хвалу Создателю. От сердца и нелицемерно. А станешь ли ты хвалу возносить за горелое да черствое? Не станешь. Уста ко лжи принудить можно, только Он в сердцах читает и не найдет там ни хвалы, ни благодарности. Стало быть, есть надо вкусно, тогда и хвала искренней будет, и возрадуется Он. То же и с иными потребностями. Будь зов плоти отвратен Ему, уподобил бы Он при сотворении людей рыбам, что не касаясь друг друга икру да молоки мечут, а ты своего молодца, да в тычки!
И хоть бы виноват был, так ведь нет, от обиды на судьбу, а то есть грех непростимый. Самоубийц в Рассвет не пускают, но горем своим упившийся и в аскезу через то впавший немногим лучше. Уразумела?
Матильда пожала плечами, глядя на серебрящуюся Рассанну. Спорить она не собиралась, стрелять – тоже, оставалось переждать олларианскую болтовню, как пережидают дождь.
- Плечи у тебя хороши, - раздалось за спиной, - и что пониже не хуже, а вот с головой - конфуз. Что дальше-то делать наладилась? Пить бросила, дружка шуганула… Так и засядешь в Сакаци своем кучей навозной? Носом шмыгать да Создателя гневить.
- Мое дело! – хряк не отцепится и не уйдет, значит, уйдет она. Все равно надо собираться, а с Рассанной они еще простятся.
- Твое дело, говоришь? А грехи кто за тебя искупать станет? Наворотила ты - надо больше, ан некуда! Родню подвела, с еретиками и поганцами спозналась, беду в своем доме вырастила, да другим подбросила – нате, ешьте, а сама сперва в кусты, потом – в печали. Сидеть тебе за такое в комарином болоте по уши, если искупить не поспеешь. Только не дурью всякой, не лбом об пол, задом кверху...
- Хватит, твою кавалерию! - рявкнула принцесса, поднимая пистолет. – Как жила, так и сдохну… Чем к моим грехам цепляться, свои бы искупал!
- А я что делаю? – хмыкнул епископ. - Сижу тут с тобой и искупаю… Что по молодости натворил, за то, спасибо добрым людям, при Дараме худо-бедно расплатился. Поможет Создатель - и за несотворенное рассчитаюсь, и за злобу на того, кто за шкирку гордеца ухватил и от мерзости превеликой оторвал. Ты же – долг мой пастырский. Так не дам я тебе душу вместе с телом сгноить, даже если кусаться станешь! В Алати она собралась… Да кому ты там нужна, кроме доезжачего своего?
- Никому. - Слушать, что и так ясно, становилось невмоготу. – Но ты мне еще больше не нужен.
- Экая брыкливая, - Бонифаций и не думал смотреть на вороненое дуло. - А покуда ты брыкаешься да задом бьешь, война идет, и нешуточная. Она б и так началась - время пришло, но без Альдо твоего многих пакостей не случилось бы. Ты сему нечестивцу – бабка.
- Да, – удивляясь собственному спокойствию признала Матильда, - я – бабка Альдо, а ты - наш враг. Пошел вон.
Олларианец зевнул и почесал нос.
- Убрала бы ты, дочь моя, пистолет – изрек он, - рука занемеет.
2
Мамины глаза лучились нежностью и лукавством. Такой она бывала, когда приносила подарки, радовавшие ее больше тех, кому они доставались. Боясь спугнуть эту радость, маленький Руппи мужественно жевал ненавистный инжир, а, выросши, носил голубые, шитые серебром плащи и усыпанные бриллиантиками кинжалы, годящиеся разве что для разделки персиков. Спасла бабушка, объявившая, что брат кесаря должен быть офицером флота, а не карамельным принцем. Руперт избавился от ненавистных блесток, но покатившиеся по маминым щекам слезы не забыл, даже окунувшись с головой в корабельную жизнь. То есть, конечно, забыл, но стоило попасть в Фельсенбург, и воспоминания вернулись, а с ними - страх огорчить или напугать. Зато все чаще вскипающее раздражение было новым и не сказать чтобы приятным.
- Тебе пишут, милый. Угадай, кто?
Не Олаф, иначе бы она не улыбалась. Мама не любит Ледяного и боится, хоть и не так, как Бруно. Обрадовавшие ее письма не могли прийти ни с моря, ни с границы ни, тем более, из Талига, да Арно и не станет писать в Дриксен. А Бешеный… Бешеный вообще писать не будет. Никому.
- Ну? Угадал? – ямочки на щеках, солнечные локоны, а в них - синие соловьиные колокольчики. Уже расцвели…
- Нет, мама, не угадал. - Кто-то из родственников. Из тех, кто не заманит и не уведет.
- Не отдам, пока не подумаешь. Ну же! – топнула белой туфелькой мама. Вокруг белокурой головки вспыхнул солнечный ореол. – Ох, иволга! Чудо какое…
- К нам кто-то приезжает? - вмешалась Агата, - Папа? Когда?!
- Ох… Не знаю, милая… Наш славный рыцарь занят, но мы его скоро увидим, и не только его. Мы все будем вместе в это лето, как и положено любящим сердцам.
- А как же? - сестра даже отложила шитье, - Бабушка обещала нас взять в Эйнрехт! Она… она передумала?
- Мама Элиза очень занята, но, милые, разве вам плохо среди наших рощ? Тем более, к вам вернулся братик. Неужели вы готовы его оставить?
Девчонки переглянулись и потупились. Им отчаянно хотелось в Эйнрехт, особенно глядя на платья Гудрун, а поездка все откладывалась. Из-за нагрянувшего братика.
Бабушка велела ждать, и Руперт был с ней согласен - появиться в Эйнрехте следует в день суда, чтобы никакая ворона не обвинила Олафа в том, что он повлиял на Фельсенбурга. Любопытно, можно ли в подобном обвинить Гудрун, хотя это не по-рыцарски, да принцесса больше ни на чем и не настаивает. То ли поняла, что Руперт не станет врать, то ли избегает заводить разговор при свидетелях, хотя кто-кто, а дочь кесаря может настоять на беседе наедине.
- Госпожа, - садовник Клаус с благоговением смотрел на свою герцогиню, - что прикАжете срЕзать для ваз в столовой, ирисы или пионы?
- Ирисы… Конечно же, ирисы! «Снежный сон» и, наверное, «Танец»... Или он еще не расцвел?
- Не вполне, госпожа.
- Я сейчас посмотрю... Руппи, ты так и не угадал?
- Нет, мама.
- Ленивец!.. Тебе пишут твои кузены. Людвиг и Ларс. Обязательно им ответь, мальчики так тобой восхищаются…
- Конечно, мама.
- Я вернусь и проверю.
Нежный поцелуй, шорох платья, прощальный взмах руки... Сколько чувств! Можно подумать, они расстаются на год. Иногда это трогает, иногда бесит. Как сейчас.
- Почему ты не читаешь письмо? - напомнила Агата.
- Да, - спохватилась Дебора, - почему? Что там, в Штарквинде?
- Прочту в библиотеке, - нашелся Руппи, - сразу и отвечу.
- А…
- А вам все знать не обязательно.
3
Будь Матильда в себе уверена, она бы отстрелила олларианцу клок волос, но хряк мог дернуться, а рука - дрогнуть. Пришлось с достоинством убрать подарок Дьегаррона и взгромоздиться на Бочку, навеки покинув гостеприимный холмик. Бонифаций не отцепился. В седле скот держался уверенно, а проверять, каков епископ на галопе Матильда не рискнула. Хряк мог и отстать, а что стала бы делать она в степи? Ждать, когда по следу собак пустят? Это в горах неповторим каждый камень и каждая елка, а на травяном столе какие приметы, кроме облаков.
Бочка заинтересовался какой-то травкой, и Матильда ослабила поводья: пусть лопает, не жалко. Епископ продолжал басовито зудеть, стань он полосатым, сошел бы за шмеля.
- Что должны святые и праведные? – пьяница воздел к небу палец, внезапно напомнив дядьку Антала из Сакаци.
- Жить в праведности, - огрызнулась принцесса, - чего и вам желаю.
- Тебя послушать, так святые должны небо коптить и людей нудить, пока к праотцам не отправятся. Мученически. Святые, дочь моя, рознятся, как зерна и плевелы. У агарисской братии святость недеянию равна и небокопчению, потому как иначе выходит, что святость ценна тем, что дает людям. А они хотят, чтобы наоборот.
- Хотели, пока мориски не пришли, и то не все! – Адриан точно не хотел. То, что Эсперадор порой говорил, до отвращения напоминало болтовню варастийца. Ну почему у них так и не нашлось времени для настоящего разговора?!
- Если б с гибелью оплота еретиков иссякла ересь, возрадовался бы я, - проникновенно прогудело под ухом, - ан нету радости! Агарис в головешках лежит, а дурь в головах целехонька, и не морискам выбить оттуда ересь двойную, что величие - это когда людей живьем едят, а святость - когда, сложив руки, сидят. Создатель, душу да тело нам дав, чего в ответ ждет? Чтобы мы пнями бессмысленными на месте торчали да пятки ангельские нытьем щекотали? Иное Он заповедовал. Обратное. Все, что даете тем, кто нуждается в помощи, даете Мне, а кто не дает, тот грешник или грешница.
- Ну и кто в помощи моей вознуждался? – пробурчала Матильда, старательно глядя перед собой. – Падальщики?
- Падальщики нуждаются лишь в падали, - живо откликнулся олларианец, - и в том им помощь не требуется ни твоя, и ничья. Они сожрут, что могут, и получат, что заслужили. Ты ежанов сегодня видела, они и есть ызаржачья погибель. Ты же не падаль и не ежан, но овца заблудшая, а овцы должны добрым людям пользу приносить.
- Овце без разницы, кто ее с ягнятами сожрет, добрый человек или волк.
- Без разницы, говоришь? – Бонифаций хитро сощурился, - С чего ж ты тогда от волков сбежала? И с чего в старое стойло просишься?
- Мое дело.
- Эк заладила - «мое дело, мое дело»… Не твое! Нет у тебя дел. Витязь был, так турнула ты его сдуру, так что молчи теперь. Ты – сестра алатского герцога и с коня не валишься, кому как ни тебе свидетелем стать? Странно мне, что Дьегаррон тебе того не сказал, ну да у бедняги с головой не в порядке. Трепетный больно, а трепет маршалу ни к лицу. Нужна ты ему, а он с горем твоим носится, как собака с костью. Взъестся на меня, ну и ладно! Слушать неразумных, что воду в касеру лить, слушаться оных - касерой полы мыть, а сие есть грех непростимый.
Епископ потянулся за флягой, раздалось знакомое бульканье. Если он думает, что она станет пить…
- Зачем маркизу Дьегаррону сестра герцога Алати? – ледяным тоном осведомилась принцесса. Бонифаций глотнул еще разок и завинтил крышку, даже не попытавшись соблазнить собеседницу.
- Если кто из сквернавцев гайифских завопит, что маршал кагетских девственниц верховым козлам отдает – наставительно произнес он, - засвидетельствуешь, что козлы те холощеные.
@темы: ОЭ, "Шар судеб"
-
-
21.12.2008 в 19:59ЗИ??
-
-
21.12.2008 в 20:02-
-
21.12.2008 в 20:04-
-
21.12.2008 в 20:07-
-
21.12.2008 в 20:08-
-
21.12.2008 в 20:16-
-
21.12.2008 в 20:17-
-
21.12.2008 в 20:19-
-
21.12.2008 в 20:20-
-
21.12.2008 в 20:21-
-
21.12.2008 в 20:23-
-
21.12.2008 в 20:45-
-
21.12.2008 в 20:46А Руппи даже как-то жалко стало...
-
-
21.12.2008 в 20:49Ибо хорошо но мало.
-
-
21.12.2008 в 20:51-
-
21.12.2008 в 20:55Кесария Дриксен была собрана сначала из баронств, затем из трех герцогств, где-то лет через 80-100 после Франциска.
Были избран кесарь, но две другие герцогские фамилии, Штарквинды и Фельсенбурги, получили ряд привилегий, в том числе актуальные герцоги именовались "братьями кесаря", в то время, как настоящие кровные братья правящего кесаря именовались «младшими братьями государя»
-
-
21.12.2008 в 21:06Лотта ужасна, ее уже боишься более Циллочки
Бонифаций со своей проповедью как всегда порадовал
-
-
21.12.2008 в 21:20Интригующе... Бонифаций просто чудо,
несмотря на некоторые недостатки.Вижу, впала ты в грех трезвости и воздержания
-
-
21.12.2008 в 21:29Бонифаций молодец, хотя в свете визита морисков есть сомнения, что у гайифцев будет время бороться за права кагетских девственниц.
-
-
21.12.2008 в 21:31-
-
21.12.2008 в 21:43Спасибо большое за этот подарок!
Тао2 читать дальше
-
-
21.12.2008 в 21:45-
-
21.12.2008 в 21:47Будущий. Сейчас братья кесаря отец Руппи и дед Штарквинд
-
-
21.12.2008 в 21:48Лотта ужасна, ее уже боишься более Циллочки)))))) Не известно, кто страшнее.
-
-
21.12.2008 в 21:51Matilda1 , по мне (чисто житейски) - Лотта
-
-
21.12.2008 в 22:09Матильда - очень скучала по ней в СЗ-1, Бонифация - цитировать и в рамочку на стену, Лотта -
-
-
21.12.2008 в 22:11-
-
21.12.2008 в 22:12Какой замечтательный подарок к празднику!
-
-
21.12.2008 в 22:43Бонифаций - просто чудо)
-
-
21.12.2008 в 22:56Спасибо!
принцессой не бродили стаи дам и прислужниц, а шпионы…
Может лучше "бродили не"?