Cogito, ergo sum.
С Днем Рождения!!! 
Жермона заказывали?
Не читавшие ШС, не смотрите. Ибо спойлеры СВС!!!
читать дальше
На столе фок Варзов не валялось ни яблочных огрызков, ни грифелей На нем не было даже карты. Только курьерский футляр, пара стаканов и серебряная морисская фляга, изрядно измявшаяся за годы маршальских странствий. Сам маршал в расстегнутом – второй день стояла чудовищная духота – мундире откинулся на спинку стула, исподлобья глядя на спехом выдернутого из седла Жермона. Доннервальд или хуже?
- Садись, – разлепил губы маршал Запада и глубоко вздохнул. Очень глубоко. На обратном пути надо натравить на старика Лизоба, пусть поищет что-нибудь от сердца. – Прибыл гонец из Старой Придды.
Значит, не Доннервальд. Конечно, не Доннервальд, сидеть с таким лицом из-за крепости, которую по сути уже списали, Вольфганг не станет.
- Кто убит?
- Ясновидящим стал, не иначе! – фок Варзов с ненавистью ткнул украшенный регентским «Победителем» футляр. Выходит, Катарина родила и придется все-таки ей писать, только вряд ли сегодня выйдет путное письмо.
– Свои письма я забрал, - фок Варзов смотрел на черно-белую коробку, как смотрят в костер. - Что осталось - твое. От Рудольфа, Арлетты и нынешнего Эпинэ… По-хорошему тебе надо сейчас в Ариго, но хорошего не предвидится, да и поздно уже. Ты так сестре и не написал?
- Сегодня обязательно...
- Уже не надо… Катарину убили. Глупо и подловато, как и все, что делают надорские субчики. Хорошо, ребенка спасли. Мальчишка… Назвали Октавием. Теперь, если Рудольф с Георгией зазеваются, жди всякой ерунды вроде того, что Фердинанд отрекся только за себя и за Карла. Про посмертного сына никто не знал, а дошлый законник не чихнет, брякнет Ветер вперед Скал, чтоб их... Леворукий, как же мерзко!
- Ее - - Ее убили из-за этого? Чтобы не было наследника? То есть… Сына, за которого не отреклись?
- Если бы! Прости, вырвалось…
- Мой маршал. – Жермон сказал слишком тихо, а Вольфганг стал глуховат, пришлось повторить громче. - Мой маршал, могу я прочесть письма?
- Прочтешь у себя. Захочешь поговорить – приходи, хоть бы и ночью. Нет - я без тебя пару дней обойдусь. Пока с Доннервальдом не прояснится, нам только и делать, что подметки проверять.
Журчит золотистая струйка, льется в стакан. Катарине можно не писать…
- Будем помнить, Жермон. Будем помнить их всех…
- Будем помнить. – Когда он вбил себе в башку, что умирает, Катарина сразу стала сестрой, потом было не до родственников да и это ее… регентство. - Я думал, это не с ней…
С кем-то другим, более важным для них обоих. Нет, не важным - тем, кого знаешь, с кем говорил, пил, умирал и выживал. Фок Варзов Катарине никто, а краше в гроб кладут, зато братец, словно чужой.
- Арлетта все расписала, прочтешь... Тут другое вылезло… Все, парень, кончай гадать, с чего на тебя отец взъелся. Не взъедался он. Не было ничего такого, слышишь?! Все подделка, кроме… Кроме твоих орденов и его смерти. Бедолага ждал тебя до последней минуты, а до нас ни до кого не дошло! Бумагам верили, себе - нет. До того докатились, что, приглядевшись к тебе, решили, что Пьер-Луи свихнулся!
- Я…
- Леворукий бы побрал эту геренцию и нашу тупость! – маршал схватился за стакан и генерал его не остановил. – Куда не надо лезем, а тут сожрали, не подавились!
«Кончай гадать…» Хорошо, он кончит, он уже кончил. Странно только, что нет ни обиды, ни радости, ни, наверное, ярости, а ведь должны быть! Должен же он возненавидеть себя за то, что помчался в Торку, не попытавшись объясниться. И тех, кто подделал отцовские письма, тоже надо ненавидеть, а ему просто хочется понять, зачем. Даже не кто, зачем… Неужели Ойген прав и какие-то ублюдки по всему Талигу охотятся на старших в роду, но тогда… Тогда Джастина Придда убила не семья!
- Надо рассказать Райнштайнеру, - твердо сказал Ариго. – Я угадал с Бруно, он - с заговором… Я ему расскажу.
- Что ты ему расскажешь? – фок Варзов вытащил платок и отер лоб. – Хотя вы же друзья… Друг тебе сейчас точно пригодится, а Райнштайнер еще и пить здоров. Я-то свое почти допил.
- Дело не в дружбе. – Умерла сестра, а он не написал. Умирал отец, а он задирал теньентов и капитанов, двоих даже убил. Это было просто, проще, чем появиться в Гайярэ. Теперь брату и сыну, даже самому негодящему, впору бежать в церковь и жрать себя поедом, а он думает о заговоре и Юстиниане Придде…Жуть. – Мой маршал, Ойген считает, что налицо заговор против ведущих семей Талига. Началось с Ариго, кончилось Приддами. То есть еще не кончилось.
- Если бы! Все проще и… гадостней. Ты вечно писал Арлетте и никогда - матери. Был в обиде?
- Нет, просто… - А что, собственно, просто? Они даже не «не ладили». Они жили в одном замке, пока он не уехал в Лаик. Сын и мать… Она была красива и занята своими книгами и младшими детьми, а он никогда не любил читать и ему было скучно с братьями. Иорам все время ревел, а Ги дулся. Уехать из такого дома было радостью. Назад унара, а позже гвардейца не тянуло, пока Гайярэ не стала запретной. Тогда – да, тогда он чувствовал себя обделенным, но писать матери и братьям не хотелось тем более.
- Что «просто»? - Вольфганг ждал ответа, тяжело дыша. Он все хуже переносил жару. Если б не разговор о принятии командования, Ариго спросил бы старика, как он себя чувствует, а так пришлось мямлить, пытаясь высказать то, чего самому не понять и что лучше держать при себе.
- Графиня Савиньяк волнуется за Арно, и потом… она всегда ждала писем из Торки. Даже после восстания Борна. Мне было, о чем писать, а она всегда отвечала.
Это были забавные письма с рассказами про Эпинэ и странными историями про птиц и зверей, иногда даже с рисунками. Графиня ни разу не упомянула об отце и Гайярэ. И про маршала Арно она тоже никогда не говорила, только Жермон чувствовал: она помнит.
- Закатные твари! – Вольфганг отшвырнул смятый платок. – Хожу вокруг да около, как какой-нибудь Креденьи… Жермон, письма твоего отца подделывал Штанцлер, сожги его, наконец, Закат, но просила его об этом твоя мать!
Ариго упорно, не пропустив ни единой закорючки, прочел все три послания, но перечесть смог лишь письмо Рудольфа. Главное было там. То есть главное было сказано Вольфгангом и даже запито, и главное же было расписано Арлеттой от начала и до конца, и этого было сразу мало и много.
- Мой генерал, видимо, я не вовремя?
- Леворукий его знает. Я выпил и не могу фехтовать.… Садись. Давно хотел спросить о… о моей сестре. Вы ведь ее знали.
- Я бывал при дворе и несколько раз удостаивался аудиенции.
- Что вы о ней думаете?
- Простите?
Болван! Не Придд – он сам. Валентин, тот умница, но даже умницы мыслей не читают.
- Валентин, у меня была сестра… В последний раз я видел ее девчушкой, а она стала королевой. Я писал, она не отвечала. Она писала, я не отвечал, а теперь… Двадцатого Весенних Молний ее убили. Зарезали. Какой она была, раздери тебя кошки?! Какой?!
- Ее Величество убита? – Сел. Без спроса… Сидит и смотрит. Вольфганг смотрел, этот туда же.
- Я не могу сказать о ее величестве ни единого дурного слова.
Сильно сказано, даже если не знать, но Ойген рассказал. Признай тогда еще граф Васспард и его мать то, чего хотели Манрики, Катарина из тюрьмы бы не вышла, но они молчали.
- Здесь тебе не Багерлее! Тебя никто не просит выдумывать гадости, но ты ее знал, я нет! Расскажи…
- Ее величество пять раз удостаивала меня аудиенции наедине до своего заключения и один раз после бегства Манриков. Они были очень дружны с моим братом, Юстиниан беспокоился о ней даже… когда он приходил последний раз. Я счел своим долгом предложить ее величеству свою службу, но она только раз попросила меня об услуге. Я должен был передать письмо герцогу Окделлу. Я передал.
Окделл ее и убил… Тот самый Окделл, которого собирался уговаривать малыш-Арно. Все повторяется. Все, кроме убитых. Знакомые или нет, они уходят навсегда!
- Выпьешь?
- Как вам будет угодно. Мой генерал, разрешите выразить вам…
- К Леворукому! Я ее не знал и я был в обидах, словно какой-нибудь корнет! Меня вышвырнули из дому, как последнего поганца. Катарине тогда было… Закатные твари, забыл!.. Забыл, а сам хотел, чтобы она меня помнила и мне верила! Когда меня у Языка прихватило, думал, ты ей расскажешь про мою доблесть… Точно, корнет! Ты бы до такого не докатился... полковник!
- Мой генерал, я не могу за себя поручиться. Я не был в вашем положении. В нашей семье лишить наследства могли лишь одним способом.
- Скажи уж прямо, что мне повезло!
- Я могу говорить только за себя. Я был бы счастлив служить в армии и отвечать только за своих солдат. При условии, что мои близкие живы и в безопасности.
- «При условии…» Тебе таки надо к бергерам! Можешь не пить, а я буду. Я должен это все переварить, чтобы не вылезло, когда станет не до старья. Доннервальд возьмут со дня на день, как наш Язык… Нам всем придется куда-то прыгать, а сейчас делать нечего. Так выпьешь?
- Да. Мой генерал, при всем моем уважении к барону Райнштайнеру, я хочу остаться с вами. Прошу простить мою манеру выражаться. После смерти Юстиниана я слишком много читал, слишком мало говорил и еще меньше доверял. Я надеюсь, в Торке это пройдет.
Пройдет ли, нет ли, но списаться уже списалось. У каждой кошки свой хвост, главное, чтоб крысиным не был.
- Ты знаешь, как тебя прозвали?
- Да, мой генерал.
- И верно, между прочим. Зараза ты и есть! Что ж, за твою Торку, Валентин! Чтоб была не хуже моей! И за нашу с тобой войну.
- Вы пьете без меня? Послушай, Герман, это не говорит о твоих дружеских чувствах. Тем более после того, как ты сообщил маршалу о своих намерениях.
- О своих намерениях? – переспросил Ариго и покосился на пустые бутылки. Их было всего две, и он точно помнил, что ни о каких намерениях с Вольфгангом не говорил. – Ты что-то путаешь. Бери стакан.
- Охотно. Значит, ты не готов рассказать мне, что случилось?
- Я? Вот ты о чем… Все очень просто. У меня убили сестру, а из дома меня выставила мать. С помощью Штанцлера, которого я никогда не видел и уже не увижу, потому что его прикончили… Вот и все. Выпей за Валентина. Пусть ему повезет на севере и пусть у него останутся все… кто еще остались! Леворукий, я же почти не пил!
- У фок Варзов ты выпил касеры, а здесь я вижу вино. Я сожалею, Герман. Я очень сожалею, но то, что стало известно, дает известную пищу для размышлений. Я уже знаю об убийствах в столице, но не о твоих личных делах. Полковник Придд в них уже посвящен?
- Если ты хочешь его выставить, то не выйдет… Закатные твари я верю вам обоим… И я хочу за вас выпить!
Они выпили, благо вино было. Что-то даже пролилось на стол, Жермон отодвинул от красной лужицы регентский футляр и, повинуясь какому-то порыву, вытащил письмо Эпинэ. Двоюродного брата. Единственного близкого родича, не считать же за таковых удравших от Занхи Борнов!
- Читайте! - велел Ариго двум северным заразам. - Вы его знаете. И того, второго тоже… Я хочу, чтоб вы прочли!
Заразы не спорили. Две башки – белокурая и каштановая склонились над письмом. Ариго перечитывать не стал, он и так помнил:
«Вы меня видели, но вряд ли помните, - писал двоюродный брат, которого Жермон пристрелил бы у Ренквахи и не чихнул. - Мне следовало либо написать раньше, либо не писать вообще. Вы всегда хранили верность присяге, я ее нарушил. Не по убеждениям и не по слабости, а потому что так решил дед, хотя это меня никоим образом не оправдывает. Я не жду ответа и тем более не претендую на вашу дружбу. Я пишу вам только потому, что вы имеет право знать, как умерла ваша сестра…»
Хорошо, что они не встретились у Ренквахи, и хорошо, что этот Робер жив. Арлетта надеется, что они станут друзьями. Вряд ли. Слишком много за каждым своего, несовместимого со вторым, но пусть живет… Ждать, когда Ойген с Валентином оторвутся от бумаг становилось невмоготу, и Жермон вытащил письмо регента. Последний из трех листков. Рудольф всегда говорил коротко, ясно и сразу, не изменил он себе и сейчас.
«Взятие Доннервальда – вопрос времени, после чего тебе станет не до прошлого, тем не менее, я подписал и огласил указ, объявляющий письма твоего отца подделкой. Это все, что следует знать посторонним. Как регент я обязываю тебя хранить тайну рождения твоей единоутробной сестры. Не буду повторять рассказ графини Савиньяк, но ты должен знать, что, самое малое, с начала восстания в старой Эпинэ и до своего последнего дня Катарина Оллар действовала безупречно. Талиг слишком многим ей обязан, а наше положение слишком неустойчиво, чтобы я позволил кому бы то ни было бросить тень на память королевы. Я рассчитываю на твое понимание.
Я знаю, как это тебе неприятно, но я обязан удостоверить твое собственное положение. Согласно Кодексу Франциска брак твоей матери и твоего отца не состоялся, так как эсператистский брак Каролины Борн перед венчанием не был открыто отринут. Соответственно, твои права определяются статьей о незаконнорожденных. В отсутствие иных наследников ты можешь претендовать на титул и собственность, а твои неоспоримые заслуги перед короной и желание твоего отца делают это право неоспоримым…"
Зашелестело: Ойген или Валентин давали понять, что они прочли. Про Окделла, не про… Каролину Борн и ментора. Рудольф с женой, фок Варзов, Арлетта, Валмон… Если найдется Алва, он тоже узнает. Капотта будет молчать и никто и никогда не увидит его рядом с детьми, потому что их больше нет. Страшная старость, страшная и пустая.
- Нам уйти?
- Допить эти проклятые бутылки, пока они не скисли!
- Тогда нужно принести хлеба и мяса, - постановил Ойген. - Я займусь этим.
Он этим займется. О Леворукий и все его твари!
Жермона заказывали?
Не читавшие ШС, не смотрите. Ибо спойлеры СВС!!!
читать дальше
Придда. Тарма
400 год к.С. 19 день Летних Скал
400 год к.С. 19 день Летних Скал
На столе фок Варзов не валялось ни яблочных огрызков, ни грифелей На нем не было даже карты. Только курьерский футляр, пара стаканов и серебряная морисская фляга, изрядно измявшаяся за годы маршальских странствий. Сам маршал в расстегнутом – второй день стояла чудовищная духота – мундире откинулся на спинку стула, исподлобья глядя на спехом выдернутого из седла Жермона. Доннервальд или хуже?
- Садись, – разлепил губы маршал Запада и глубоко вздохнул. Очень глубоко. На обратном пути надо натравить на старика Лизоба, пусть поищет что-нибудь от сердца. – Прибыл гонец из Старой Придды.
Значит, не Доннервальд. Конечно, не Доннервальд, сидеть с таким лицом из-за крепости, которую по сути уже списали, Вольфганг не станет.
- Кто убит?
- Ясновидящим стал, не иначе! – фок Варзов с ненавистью ткнул украшенный регентским «Победителем» футляр. Выходит, Катарина родила и придется все-таки ей писать, только вряд ли сегодня выйдет путное письмо.
– Свои письма я забрал, - фок Варзов смотрел на черно-белую коробку, как смотрят в костер. - Что осталось - твое. От Рудольфа, Арлетты и нынешнего Эпинэ… По-хорошему тебе надо сейчас в Ариго, но хорошего не предвидится, да и поздно уже. Ты так сестре и не написал?
- Сегодня обязательно...
- Уже не надо… Катарину убили. Глупо и подловато, как и все, что делают надорские субчики. Хорошо, ребенка спасли. Мальчишка… Назвали Октавием. Теперь, если Рудольф с Георгией зазеваются, жди всякой ерунды вроде того, что Фердинанд отрекся только за себя и за Карла. Про посмертного сына никто не знал, а дошлый законник не чихнет, брякнет Ветер вперед Скал, чтоб их... Леворукий, как же мерзко!
- Ее - - Ее убили из-за этого? Чтобы не было наследника? То есть… Сына, за которого не отреклись?
- Если бы! Прости, вырвалось…
- Мой маршал. – Жермон сказал слишком тихо, а Вольфганг стал глуховат, пришлось повторить громче. - Мой маршал, могу я прочесть письма?
- Прочтешь у себя. Захочешь поговорить – приходи, хоть бы и ночью. Нет - я без тебя пару дней обойдусь. Пока с Доннервальдом не прояснится, нам только и делать, что подметки проверять.
Журчит золотистая струйка, льется в стакан. Катарине можно не писать…
- Будем помнить, Жермон. Будем помнить их всех…
- Будем помнить. – Когда он вбил себе в башку, что умирает, Катарина сразу стала сестрой, потом было не до родственников да и это ее… регентство. - Я думал, это не с ней…
С кем-то другим, более важным для них обоих. Нет, не важным - тем, кого знаешь, с кем говорил, пил, умирал и выживал. Фок Варзов Катарине никто, а краше в гроб кладут, зато братец, словно чужой.
- Арлетта все расписала, прочтешь... Тут другое вылезло… Все, парень, кончай гадать, с чего на тебя отец взъелся. Не взъедался он. Не было ничего такого, слышишь?! Все подделка, кроме… Кроме твоих орденов и его смерти. Бедолага ждал тебя до последней минуты, а до нас ни до кого не дошло! Бумагам верили, себе - нет. До того докатились, что, приглядевшись к тебе, решили, что Пьер-Луи свихнулся!
- Я…
- Леворукий бы побрал эту геренцию и нашу тупость! – маршал схватился за стакан и генерал его не остановил. – Куда не надо лезем, а тут сожрали, не подавились!
«Кончай гадать…» Хорошо, он кончит, он уже кончил. Странно только, что нет ни обиды, ни радости, ни, наверное, ярости, а ведь должны быть! Должен же он возненавидеть себя за то, что помчался в Торку, не попытавшись объясниться. И тех, кто подделал отцовские письма, тоже надо ненавидеть, а ему просто хочется понять, зачем. Даже не кто, зачем… Неужели Ойген прав и какие-то ублюдки по всему Талигу охотятся на старших в роду, но тогда… Тогда Джастина Придда убила не семья!
- Надо рассказать Райнштайнеру, - твердо сказал Ариго. – Я угадал с Бруно, он - с заговором… Я ему расскажу.
- Что ты ему расскажешь? – фок Варзов вытащил платок и отер лоб. – Хотя вы же друзья… Друг тебе сейчас точно пригодится, а Райнштайнер еще и пить здоров. Я-то свое почти допил.
- Дело не в дружбе. – Умерла сестра, а он не написал. Умирал отец, а он задирал теньентов и капитанов, двоих даже убил. Это было просто, проще, чем появиться в Гайярэ. Теперь брату и сыну, даже самому негодящему, впору бежать в церковь и жрать себя поедом, а он думает о заговоре и Юстиниане Придде…Жуть. – Мой маршал, Ойген считает, что налицо заговор против ведущих семей Талига. Началось с Ариго, кончилось Приддами. То есть еще не кончилось.
- Если бы! Все проще и… гадостней. Ты вечно писал Арлетте и никогда - матери. Был в обиде?
- Нет, просто… - А что, собственно, просто? Они даже не «не ладили». Они жили в одном замке, пока он не уехал в Лаик. Сын и мать… Она была красива и занята своими книгами и младшими детьми, а он никогда не любил читать и ему было скучно с братьями. Иорам все время ревел, а Ги дулся. Уехать из такого дома было радостью. Назад унара, а позже гвардейца не тянуло, пока Гайярэ не стала запретной. Тогда – да, тогда он чувствовал себя обделенным, но писать матери и братьям не хотелось тем более.
- Что «просто»? - Вольфганг ждал ответа, тяжело дыша. Он все хуже переносил жару. Если б не разговор о принятии командования, Ариго спросил бы старика, как он себя чувствует, а так пришлось мямлить, пытаясь высказать то, чего самому не понять и что лучше держать при себе.
- Графиня Савиньяк волнуется за Арно, и потом… она всегда ждала писем из Торки. Даже после восстания Борна. Мне было, о чем писать, а она всегда отвечала.
Это были забавные письма с рассказами про Эпинэ и странными историями про птиц и зверей, иногда даже с рисунками. Графиня ни разу не упомянула об отце и Гайярэ. И про маршала Арно она тоже никогда не говорила, только Жермон чувствовал: она помнит.
- Закатные твари! – Вольфганг отшвырнул смятый платок. – Хожу вокруг да около, как какой-нибудь Креденьи… Жермон, письма твоего отца подделывал Штанцлер, сожги его, наконец, Закат, но просила его об этом твоя мать!
2
Ариго упорно, не пропустив ни единой закорючки, прочел все три послания, но перечесть смог лишь письмо Рудольфа. Главное было там. То есть главное было сказано Вольфгангом и даже запито, и главное же было расписано Арлеттой от начала и до конца, и этого было сразу мало и много.
- Мой генерал, видимо, я не вовремя?
- Леворукий его знает. Я выпил и не могу фехтовать.… Садись. Давно хотел спросить о… о моей сестре. Вы ведь ее знали.
- Я бывал при дворе и несколько раз удостаивался аудиенции.
- Что вы о ней думаете?
- Простите?
Болван! Не Придд – он сам. Валентин, тот умница, но даже умницы мыслей не читают.
- Валентин, у меня была сестра… В последний раз я видел ее девчушкой, а она стала королевой. Я писал, она не отвечала. Она писала, я не отвечал, а теперь… Двадцатого Весенних Молний ее убили. Зарезали. Какой она была, раздери тебя кошки?! Какой?!
- Ее Величество убита? – Сел. Без спроса… Сидит и смотрит. Вольфганг смотрел, этот туда же.
- Я не могу сказать о ее величестве ни единого дурного слова.
Сильно сказано, даже если не знать, но Ойген рассказал. Признай тогда еще граф Васспард и его мать то, чего хотели Манрики, Катарина из тюрьмы бы не вышла, но они молчали.
- Здесь тебе не Багерлее! Тебя никто не просит выдумывать гадости, но ты ее знал, я нет! Расскажи…
- Ее величество пять раз удостаивала меня аудиенции наедине до своего заключения и один раз после бегства Манриков. Они были очень дружны с моим братом, Юстиниан беспокоился о ней даже… когда он приходил последний раз. Я счел своим долгом предложить ее величеству свою службу, но она только раз попросила меня об услуге. Я должен был передать письмо герцогу Окделлу. Я передал.
Окделл ее и убил… Тот самый Окделл, которого собирался уговаривать малыш-Арно. Все повторяется. Все, кроме убитых. Знакомые или нет, они уходят навсегда!
- Выпьешь?
- Как вам будет угодно. Мой генерал, разрешите выразить вам…
- К Леворукому! Я ее не знал и я был в обидах, словно какой-нибудь корнет! Меня вышвырнули из дому, как последнего поганца. Катарине тогда было… Закатные твари, забыл!.. Забыл, а сам хотел, чтобы она меня помнила и мне верила! Когда меня у Языка прихватило, думал, ты ей расскажешь про мою доблесть… Точно, корнет! Ты бы до такого не докатился... полковник!
- Мой генерал, я не могу за себя поручиться. Я не был в вашем положении. В нашей семье лишить наследства могли лишь одним способом.
- Скажи уж прямо, что мне повезло!
- Я могу говорить только за себя. Я был бы счастлив служить в армии и отвечать только за своих солдат. При условии, что мои близкие живы и в безопасности.
- «При условии…» Тебе таки надо к бергерам! Можешь не пить, а я буду. Я должен это все переварить, чтобы не вылезло, когда станет не до старья. Доннервальд возьмут со дня на день, как наш Язык… Нам всем придется куда-то прыгать, а сейчас делать нечего. Так выпьешь?
- Да. Мой генерал, при всем моем уважении к барону Райнштайнеру, я хочу остаться с вами. Прошу простить мою манеру выражаться. После смерти Юстиниана я слишком много читал, слишком мало говорил и еще меньше доверял. Я надеюсь, в Торке это пройдет.
Пройдет ли, нет ли, но списаться уже списалось. У каждой кошки свой хвост, главное, чтоб крысиным не был.
- Ты знаешь, как тебя прозвали?
- Да, мой генерал.
- И верно, между прочим. Зараза ты и есть! Что ж, за твою Торку, Валентин! Чтоб была не хуже моей! И за нашу с тобой войну.
3
- Вы пьете без меня? Послушай, Герман, это не говорит о твоих дружеских чувствах. Тем более после того, как ты сообщил маршалу о своих намерениях.
- О своих намерениях? – переспросил Ариго и покосился на пустые бутылки. Их было всего две, и он точно помнил, что ни о каких намерениях с Вольфгангом не говорил. – Ты что-то путаешь. Бери стакан.
- Охотно. Значит, ты не готов рассказать мне, что случилось?
- Я? Вот ты о чем… Все очень просто. У меня убили сестру, а из дома меня выставила мать. С помощью Штанцлера, которого я никогда не видел и уже не увижу, потому что его прикончили… Вот и все. Выпей за Валентина. Пусть ему повезет на севере и пусть у него останутся все… кто еще остались! Леворукий, я же почти не пил!
- У фок Варзов ты выпил касеры, а здесь я вижу вино. Я сожалею, Герман. Я очень сожалею, но то, что стало известно, дает известную пищу для размышлений. Я уже знаю об убийствах в столице, но не о твоих личных делах. Полковник Придд в них уже посвящен?
- Если ты хочешь его выставить, то не выйдет… Закатные твари я верю вам обоим… И я хочу за вас выпить!
Они выпили, благо вино было. Что-то даже пролилось на стол, Жермон отодвинул от красной лужицы регентский футляр и, повинуясь какому-то порыву, вытащил письмо Эпинэ. Двоюродного брата. Единственного близкого родича, не считать же за таковых удравших от Занхи Борнов!
- Читайте! - велел Ариго двум северным заразам. - Вы его знаете. И того, второго тоже… Я хочу, чтоб вы прочли!
Заразы не спорили. Две башки – белокурая и каштановая склонились над письмом. Ариго перечитывать не стал, он и так помнил:
«Вы меня видели, но вряд ли помните, - писал двоюродный брат, которого Жермон пристрелил бы у Ренквахи и не чихнул. - Мне следовало либо написать раньше, либо не писать вообще. Вы всегда хранили верность присяге, я ее нарушил. Не по убеждениям и не по слабости, а потому что так решил дед, хотя это меня никоим образом не оправдывает. Я не жду ответа и тем более не претендую на вашу дружбу. Я пишу вам только потому, что вы имеет право знать, как умерла ваша сестра…»
Хорошо, что они не встретились у Ренквахи, и хорошо, что этот Робер жив. Арлетта надеется, что они станут друзьями. Вряд ли. Слишком много за каждым своего, несовместимого со вторым, но пусть живет… Ждать, когда Ойген с Валентином оторвутся от бумаг становилось невмоготу, и Жермон вытащил письмо регента. Последний из трех листков. Рудольф всегда говорил коротко, ясно и сразу, не изменил он себе и сейчас.
«Взятие Доннервальда – вопрос времени, после чего тебе станет не до прошлого, тем не менее, я подписал и огласил указ, объявляющий письма твоего отца подделкой. Это все, что следует знать посторонним. Как регент я обязываю тебя хранить тайну рождения твоей единоутробной сестры. Не буду повторять рассказ графини Савиньяк, но ты должен знать, что, самое малое, с начала восстания в старой Эпинэ и до своего последнего дня Катарина Оллар действовала безупречно. Талиг слишком многим ей обязан, а наше положение слишком неустойчиво, чтобы я позволил кому бы то ни было бросить тень на память королевы. Я рассчитываю на твое понимание.
Я знаю, как это тебе неприятно, но я обязан удостоверить твое собственное положение. Согласно Кодексу Франциска брак твоей матери и твоего отца не состоялся, так как эсператистский брак Каролины Борн перед венчанием не был открыто отринут. Соответственно, твои права определяются статьей о незаконнорожденных. В отсутствие иных наследников ты можешь претендовать на титул и собственность, а твои неоспоримые заслуги перед короной и желание твоего отца делают это право неоспоримым…"
Зашелестело: Ойген или Валентин давали понять, что они прочли. Про Окделла, не про… Каролину Борн и ментора. Рудольф с женой, фок Варзов, Арлетта, Валмон… Если найдется Алва, он тоже узнает. Капотта будет молчать и никто и никогда не увидит его рядом с детьми, потому что их больше нет. Страшная старость, страшная и пустая.
- Нам уйти?
- Допить эти проклятые бутылки, пока они не скисли!
- Тогда нужно принести хлеба и мяса, - постановил Ойген. - Я займусь этим.
Он этим займется. О Леворукий и все его твари!
-
-
29.10.2009 в 15:06А Жермона жаль. Как говорят: обнять и плакать
-
-
29.10.2009 в 18:10-
-
29.10.2009 в 18:51А Рудольф специально подряд употребляет "неоспоримые заслуги" и "неоспоримое право"?
-
-
29.10.2009 в 19:07Айриэн,
-
-
29.10.2009 в 20:24А еще интересно, это получается, остальные дети законные?
-
-
29.10.2009 в 20:48-
-
30.10.2009 в 01:01И спасибо большое за подаренный Вам душевный кусочек СВС
PS. Если Придд и Окделл неким чудом окажутся в пределах досягаемости, за целостность шкурки последнего я не дам и шерстинки самого паршивого ызаржонка.
-
-
30.10.2009 в 10:20Жермона жалко, да... но и порадовалась за него - такие друзья рядом!
- Тогда нужно принести хлеба и мяса, - постановил Ойген. - Я займусь этим.
-
-
30.10.2009 в 10:55-
-
02.11.2009 в 02:03-
-
09.11.2009 в 03:12-
-
14.11.2009 в 01:30